Сломанная роза. Сборник рассказов

– Не узнаёшь? – бабулька расплылась в улыбке, демонстрируя жёлтые зубы. – Это же я, тётя Маша!

– Тётя Маша? – Павел встряхнул свою память. – А разве не вас хоронили два года назад?

– Бог с тобой, племянник! – улыбка перетекла в удивлённую гримасу. – Это Тамарушку, сестрицу мою, схоронили. А я, как видишь, жива-здорова. В кои-то веки приехала из деревни с роднёй повидаться. Ох, как на братца-то похож стал. Не пьёшь, надеюсь?

– Что вы, какой там, – смутился Павел. И как он мог перепутать тётю Машу и тётю Тамару? Хотя, чему тут удивляться – последний раз он видел обеих тёток, старших сестёр отца, лет пять назад, на похоронах собственной матери. – Вы проходите, давайте корзину возьму, тяжёлая, наверное.

Приняв старую корзинку и пропустив родственницу вперёд, Павел побрёл вслед за ней по серым ступенькам на пятый этаж.

– Проходите, я сейчас чай поставлю, – засуетился Юнцов, ошеломленный столь неожиданным приездом. – Правда, заварка у меня так себе, и к чаю ничего, кроме консервов.

– Не беспокойся, Павлуша, я пирожков напекла. – Тётя Маша хрипловато засмеялась. – Гостинец для племянничка.

При упоминании о пирожках желудок Павла жалобно заскулил. Тётка принялась копошиться возле своей корзинки, выкладывая на стол и разворачивая ароматные свёртки.

– Немного с картошкой, немного с яйцом и капустой, мои любимые с ливером. Ещё тёпленькие, специально поплотнее завернула. Вот и сметанка – свежая, деревенская. А это, – тётя Маша указала на бутылку из-под водки, завинченную золотистой пробкой, – яблочная наливка. Сама делала!

Пирожки оказались восхитительными – настоящие, домашние. Тесто тоненькое, пышное, начинки много. Не то, что продают в столовой или закусочных. А в сочетании с деревенской сметаной – пальчики оближешь. Наливка тоже была превосходной и быстро ударила Павлу в голову.

Тётя Маша много говорила. Рассказывала о том, как обстоят дела в деревне и у других дальних родственников. Рассказывала о его отце, каким он был в детстве. Про то, как мать вечно наказывала его за порванные штаны.

– Сорванцом был твой папаша, а так человек хороший, – подытожила она. – Только к жизни утратил вкус, да так и сгинул ни за что ни про что. Жаль его. Ты-то, племенник, как сам поживаешь?

– А что я? – выдавил Павел, доедая очередной пирожок. – Жизнь – не жизнь. Так, существую потихоньку.

– Значит, существуешь, Павлуша, – вздохнула тётка, подливая племяннику наливки.

– Да, не живу, а существую. С работы на работу, от зарплаты до зарплаты, – он усмехнулся. – Как и многие.

– А жить по-настоящему не пытался?

– Пытался, но что там – это деньги нужны. А денег нет, и даже нет нормальной возможности их заработать. Пробовал, бегал как пёс, то сюда, то туда пристраивался, а толку? Вот и успокоился.

– Смирился, значит, – она окинула племянника оценивающим взглядом.

– Можно и так сказать. – Павел пожал плечами, закидывая в рот остатки наливки. – Крепкая же у вас эта штука!

– А то! Домашнее производство, – на морщинистом лице красовалась гордая улыбка.

Пожилую родственницу Юнцов уложил спать на диван, завтра её ожидал обратный путь в деревню. Сам постелил себе на полу в кухне, устроившись между старенькой плитой для готовки и деревянным столом.

Спал Павел плохо, ворочался с боку на бок, почёсывая покусанные комарами лодыжки. Весь предыдущий опыт употребления алкогольных напитков говорил о том, что опьяняющее действие яблочной наливки должно было давно отступить. Однако, по ощущениям Павла, оно только усилилось: голова приятно кружилась, тело пребывало в какой-то невесомости, будто старый матрас не лежал на кухонном полу, а парил в воздухе, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

Перед глазами всплыл образ матери, приятной усталой женщины с чёрной родинкой на левой щеке. Затем образ отца, нечёткий и размытый, образ, поднятый с глубин воспоминаний. Они вместе сидят за этим самым кухонным столом, о ножку которого он чешет покрасневшую лодыжку, беседуют о чём-то, а он сам, маленький мальчик, смотрит на них снизу вверх, пытаясь уловить смысл взрослого разговора.

– Павлуша, ты спишь? – приглушённый голос тётки разогнал видение, как ветер облака.

Павел неохотно приподнялся на локтях и снова рухнул, окутанный то ли сном, то ли забвением. Некоторое время он лежал на спине, раскинув руки в стороны. Костяшки пальцев чувствовали, как холодит бугристый линолеум. Он улыбался.

– Павлуша, ты спишь? – эхом прозвучал вопрос откуда-то извне.

– Нет, – буркнул Павел, откашливаясь. – Что-то случилось?

– Подойди ко мне, – позвал тёткин голос из комнаты.

– Сейчас.

Он тряхнул головой, пытаясь скинуть оковы дрёмы, и сразу понял – лучше так не делать. Голова кружилась неимоверно. Павел вновь почувствовал себя пятнадцатилетним мальчиком, которого друзья впервые напоили самогоном. Медленно поднявшись, опираясь руками о стол, затем о стену, Юнцов побрёл по направлению к единственной комнате. Боли в висках не было, тошнотворной тяжести в желудке тоже не наблюдалось, только приятная истома по всему телу, которое качало из стороны в сторону, словно лодку, спущенную на воду во время прилива.