Сломанный мир

Эмблемой партии был какой‑то непонятный символ, о котором Борух Никанорович скептически заявил, что это очень напоминает поросячий сосок… А, подумав, добавил, что в принципе, все это очень даже логично: ведь партия называется ПОРС, а эту аббревиатуру очень даже можно расшифровывать именно как поросячий сосок… С тех пор Лепрекона стали звать не «господин Великанов» и не «Черномор Карлович», а «председатель Порс», что злило его ужасно, к большому удовольствию профессора Свинчутки, который любил поизгаляться не только над людьми, но и над иными существами, оказавшимися в его власти. Нередко, собирая лепреконов, гоблинов, ведьм и вампиров, он заявлял им, что как ученый, считает, что их не существует.

— Но ведь и вас тогда не существует, — пытались они возражать.

— Это совсем иное дело. Тут результат наинаучнейшего эксперимента, который показывает меру совершенства человеческой мысли…

— Так ведь вас не люди таким сделали…

— То верно, — соглашался Свинчутка. — Но по сравнению с такими упырями как вы я — венец творения!

— Почему? — удивлялись все больше ненавидевшие такого начальника существа.

— Потому что я двигаю современные науку и образование, современное право, создавая пространство, в котором вам комфортно жить. Разве не так?

И тут все вынуждены были согласиться. Особенным достижением Боруха Никаноровича было то, что его подопечные стали неподсудны человеческому суду. Так один особо крупный тролль был даже в должности министра и натворил столько всего, что человек тридцать — сорок за это вполне могли бы расстрелять. А его просто уволили с должности и сказали, что так делать нехорошо… Что косвенно подтверждало, что у людей не хватало ресурсов для вмешательства в сферу, в которой царил Борух Никанорович.

Но сам он право суда над своими подчиненными имел. Он мог засадить джина в бутылку, отправить лепрекона на рудники Мории, а гоблинов и троллей, которых было больше, мог даже приказать казнить. Поэтому его боялись.

Партия Объединения Российских Славян ему даже нравилась. Председатель Порс собирал две сотни мужиков с длинными бородами и волосами, в кафтанах до земли, арендовал большой зал, устраивал лекции приезжих знаменитостей ученого мира. Особенно прикалывало Свинчутку, когда эти конференции путали с собраниями православного духовенства, на которое внешне последователи Порса были похожи. Еще Боруху Никаноровичу нравилось, что Черномор Карлович особое внимание уделял возрождению российского язычества на основе ритуала кельтских друидов, связанного с человеческими жертвоприношениями. Официально об этом говорить, конечно, было нельзя, но двое друидов из Англии умели облечь эту суть в такие размытые формулировки, что придраться к ним было практически невозможно.

Еще председатель Порс был большой ловелас и такой же большой жмот. Однажды он угостил одну женщину мороженым за восемнадцать рублей, а когда она в ответ не проявила ему благодарности интимного характера, обругал ее страшно. Но его выручила Элизабет. Она создала общественную организацию «Женщин завтрашнего дня», последовательницам которой внушила, что переспать с уродом за восемнадцать рублей, имея при этом миллионные счета в банке, недвижимость в России и за рубежом и красавца мужа очень даже круто и привела массу исторических подтверждений тому. В итоге у председателя Порса отбоя от поклонниц не стало.

Но однажды Черномор Карлович, чувствуя, как растет его вес, и думая попробовать силы своей партии на выборах в региональный парламент, а затем и на пост губернатора, посмел сказать что‑то недостаточно почтительное Свинчутке. Наказание было немедленным: год работы дворецким у Элизабет, пока только в мире грез, но при повторном нарушении оно распространилось бы и на мир людей.

Дарья

… Дарья вновь была возле того страшного сада, но на этот раз не внутри, а у его ворот. Сад находился за высокой стеной, а вокруг, сколько видели глаза, расстилались заросли ядовитого хвоща и крапивы в человеческий рост высотой, каких‑то еще растений… Даша даже засомневалась не постучать ли ей в калитку: господин Лепрекон ведь был так вежлив в прошлый раз, даже называл ее леди… Но она вспомнила, что говорили в городе про того, кого ей напомнил дворецкий — садовник той страшной ведьмы, а потом саму леди Элизабет, и молодая женщина решила, что лучше уж идти в хвощ и крапиву… Но странно: стоило ей сделать несколько шагов и перетерпеть боль от первых ожогов, как хвощ и крапива перестали жечься, а перед собой Даша увидела едва заметную тропку.

Стоило ей ступить на нее, как нога заныла: тропа была усеяна колючками. «Может, ну ее, эту тропку?», — подумала Дарья и вдруг почувствовала, что рядом с ней кто‑то есть. Она обернулась и увидела какого‑то прозрачного то ли человека, то ли не человека.

— Кто ты? — спросила девушка. В отличие от обитателей сада незнакомец опасений не внушал.