Сломанный мир

— В том‑то и дело, что нет. Я игроман — проиграл все свои сокровища в автоматах в кальян — клубах вашего городишки. А ведь лепреконы свое золото просто так не отдают. Замочил бы гадов, которые его у меня выиграли, но они как назло, все работают на одно очень большое лицо… — гном многозначительно еще больше понизил голос и изобразил почтение на лице, — его имя мы обычно не произносим вслух…

— А разве у нас в городе живут лепреконы? — удивилась Даша.

— И гоблины, и ведьмы, и тролли, и еще полно всяких разных!

— Так почему же вы здесь?

— Так говорю тебе: надо подзаработать, чтобы было на что отыграться! — уже раздраженно ответил гном. — Хватит трепаться: тебя ждет хозяйка!

Дарья вдруг увидела, как из‑за деревьев, не спеша, выходит женщина в длинном черном плаще с большим капюшоном. Девушке вдруг подумалось, что сейчас капюшон откинется, а под ним — лицо Медузы Горгоны, взгляд которой превращает в камень, а вместо волос на голове у нее — клубок копошащихся змей. Но капюшон откинулся, а под ним было всего лишь очень красивое, хотя и жестокое лицо крашеной блондинки лет сорока.

— Леди Элизабет, — поклонился ей гном.

— Сэр Лепрекон, на вас дурно влияет общение с русскими, — скривив рот, презрительно произнесла хозяйка сада. — Я послушала ваш разговор: вы скоро ничем не будете отличаться от граждан этой страны, как они в свою очередь все меньше отличаются от самых глупых американцев, на самых идиотских фильмах которых они сейчас воспитываются…

— Осмелюсь заметить, леди Элизабет, что это естественные процессы глобализации, когда уже и не поймешь порой, где человек, а где гоблин… А жизнь в этой стране и ваши манеры не улучшила…

— Заткнись, — веско сказала чопорная дама, добавив при этом такое словечко, от которого Дарья покраснела, так как не слышала еще таких вариаций матерных слов, а гном скрипуче рассмеялся:

— Что и требовалось доказать! Впрочем, леди Элизабет, я не могу вас винить: вы же работаете в сфере культуры; разве там возможно выражаться как‑то иначе…

— Так вот ты какая, Долли, — уже не обращая внимания на Лепрекона, в котором Дарья вдруг с удивлением узнала председателя регионального отделения одной из общероссийских общественных организаций, произнесла дама в плаще.

— Откуда вы меня знаете? — изумилась женщина. — И почему Долли? Я Даша!

— Долли — это Даша по нашему… Но суть не в этом, видишь мой сад и его плоды?

— Да.

— Каждый из них — один из тех, кто любил меня когда‑то, неправильно любил…

И Дарья вдруг всмотревшись в висящие на деревьях гнилые плоды увидела с ужасом, что они не просто похожи на страшные человеческие лица…

— А при чем здесь я? — с ужасом спросила она.

— У меня не хватает одного яблока для моей коллекции — твоего мужа Петра. А он так нужен именно на этой ветке!

И Элизабет рассмеялась, отчего Дарье стало еще страшнее. Она захотела убежать, но куда? Страх все нарастал, и вдруг… женщина проснулась в постели у себя дома. Петра рядом не было, они не жили вместе уже месяц, Даша сказала ему, что нашла другого, богатого и красивого, который будет настоящим отцом их ребенку. Хотя никого она, конечно, не нашла, и очень по мужу скучала. После сна ей стало совсем не по себе.

* * *

Наталья вдруг среди ночи открыла глаза и увидела, что на шкафу рядом с кроватью сидит ее недавно повесившийся брат. На удивление женщина не испугалась:

— Почему ты здесь, Саша? — спросила она.

От Александра шел сильный жар, казалось, что температура в комнате поднялась до сорока градусов, и начинала еще повышаться.

— Меня отпустили ненадолго, — хрипло сказал он.

— Почему ты такой горячий?

— Там, где я сейчас работаю, температура 200 градусов.

— А что ты делаешь?

— Песок перекладываю с места на место в пустыне…

— Почему ты пришел?

— Мне сказали, что я могу придти к тебе, что если ты за меня попросишь, мне будет легче…

— Кого попросить, Саша? — спросила Наталья… и открыла глаза.

В комнате никого кроме нее не было. Температура была самой обычной — чуть выше 20 градусов.

* * *

… Семен сидел за большим столом в отцовском доме и со смесью удивления и отвращения смотрел на стоящего напротив него отца. Тот разлагался, части тела у него отвалились, в видневшихся в теле ямах копошились белые черви.

— Ты же умер, папа, уже почти две недели назад, что ты здесь делаешь? — спросил Семен, стараясь не выдать того, как ему неприятно.

— У меня нет сил пока оставить этот мир, это тело, — проклокотал его отец.

— Но это надо сделать. Оставь это тело, там, куда ты идешь, оно не нужно!

— Жалко. И страшно…

— Но нужно!

Умерший посмотрел на него с сожалением, что и любимый сын его не понимает, и исчез.

А Семен Иванович вдруг открыл глаза. Он был не в отцовском, а в своем доме, рядом спала жена. Никаких запахов распада и тления, которые показались ему невыносимыми, в комнате не было.

Тот, кого нельзя называть