Ты помнишь пушистое белое время,Твой певческий мир был пока что не создан,Ты ранней душою тянулся за всеми,Ты помнишь, как мама баюкала звезды?Потом оклемался, споткнулся, разжился,Грустил виртуозно, до хрипа под сердцем,Пил жадно интриги и ложь закулисьяОгромного мира в малюсеньком тельце.Ты женщине клялся, что будешь с ней рядом,Потом превращал ее в слово, в синонимЗабытой на столике яркой помады.Она тебе верила. Верила, помнишь?Но что-то болело в груди. По живомуШли танки сомнений и мяли рассудок,Ты мир целовал, но нащупывал комуБессмысленных ссор и разбитой посуды.И было так тошно, и мир стал приземист,Все чаще ты молча шептал себе «поздно».Ты помнишь пушистое белое время,Ты помнишь, как мама баюкала звезды?
«Там иконы стоят. Там иконы и дряхлые руки…»
Там иконы стоят. Там иконы и дряхлые руки,Что стирают с окладов почти невесомую пыль.Там читает неслышно молитвы седая старуха.За меня те молитвы. За жизнь мою, опыт и пыл.Там трава по плечо. Там не слышно ни лязга, ни крика,Там мое хулиганское детство до речки бежит,Чтобы в воду смотреть, чтобы с птицами петь и чирикать,Чтобы яблоки рвать в ожидании будущих битв.Там до солнца – рукой. Там деревья похожи на мачты —Был моим кораблем молчаливый, разросшийся вяз.Там стрекозы летят тонкой веточкой в крыльях прозрачных,И дворняга знакомая ловит их сонностью глаз.И там нет, представляешь, там нет тебя, нет твоих споров,Нет жестоко изогнутых губ, нет делений в ролях,Нет на сердце зимы, этих стылей бескровных, узорных,Но я счастлив. Я все же там счастлив в забытых краях.Там иконы стоят. Мягкий свет между ними лучится,Образуя какой-то замедленный, долгий покой.А с икон смотрят в душу простые и добрые лица,И мне снится, что эти иконы написаны мной.