Слуховая трубка

Не могу сказать, что меня обрадовало все, чему я стала свидетельницей, но тревоги я не испытала. Мозг работал слишком медленно, чтобы прийти к своевременному заключению, а когда я все поняла, было слишком поздно. Меня отвлекла встреча с Кристабель Бернс, и я забыла о фадже, поэтому считаю, что не целиком виновата в том, что вовремя не предупредила беднягу Мод.

Если бы Кристабель Бернс была белой, я могла бы не заметить ее постоянной молчаливой деятельности. Но негритянка среди нас – экзотика, и я невольно находила в ней нечто необычное. Многие из нас пытались втянуть ее в разговор, но она была постоянно занята: носила из башни и в башню то накрытые подносы, то банные полотенца, то белье. Из-за этих постоянных перемещений она напоминала мне одинокого торопливого муравья, тем более что при своем солидном торсе имела тонкие руки и ноги. Но на этот раз Кристабель никуда не спешила – сидела на скамейке возле маяка, аккуратно сложив на коленях руки.

– Добрый вечер, миссис Летерби, – поздоровалась она с приятным оксфордским акцентом. Позднее я узнала, что Кристабель родом с Ямайки, дочь знаменитого химика.

– Добрый вечер, миссис Бернс. Я рада, что вы для разнообразия решили отдохнуть.

– Жду вас, миссис Летерби, – объявила она. – Настало время нам немного поговорить.

– С удовольствием, миссис Бернс. – Я села подле нее. – Давно хотела поговорить с вами, но вы всегда так сильно заняты.

– Срок не пришел. Надо было, чтобы вы сначала освоились с окружающим. Вы здесь счастливы?

На этот вопрос было трудно ответить. Категория счастья была из тех, о которых я в последнее время не задумывалась. Я так и сказала.

– Вы не правы, – возразила Кристабель. – Счастье и возраст не имеют одно к другому никакого отношения. Счастье зависит от способностей. Я вдвое старше вас и могу признаться, что очень счастлива.

Я сложила в уме девяносто два и девяносто два. Кристабель утверждала, что ей сто восемьдесят четыре года. Это было маловероятно, но я не стала возражать.

– Поймите, счастье не прерогатива молодежи, – продолжала она. – Никто вам в этом не поможет. Вы должны сами позаботиться о своем счастье. Однако не буду теоретизировать и перейду сразу к делу. Почему вас так сильно заинтересовала картина в столовой? – Ее вопрос застал меня врасплох, и я настолько растерялась, что некоторое время, жуя беззубым ртом, собиралась с мыслями. Кристабель терпеливо ждала.

– Портрет висит в столовой напротив меня, – наконец заговорила я. – А поскольку порции миссис Гэмбит очень малы, я моментально все съедаю, и остается много свободного времени для созерцания.

– Вряд ли это что-нибудь объясняет, – возразила Кристабель. – Напротив вас сидит миссис ван Тохт. Она ближе к вам и крупнее женщины на портрете. Почему же вы не созерцаете ее?

– Предпочитаю картину. К тому же было бы невежливо таращиться во время еды на миссис Ван Тохт. И еще мне стало интересно, кто такая эта монахиня. Вы же не возражаете?

– Разумеется, нет. Прошу прощения за мои неожиданные вопросы. Они ни в коей мере не направлены против вас.

– Ну раз уж вы спросили… – начала я. – Меня заинтриговало выражение лица подмигивающей монахини – такое особенное, неопределенное. И я не перестаю размышлять: кто она такая, откуда родом, почему постоянно подмигивает. Я так часто о ней думаю, что она превратилась в мою старинную подругу, разумеется, воображаемую.

– Значит, вы ощутили с ней дружескую связь, почувствовали, что она вам близка по духу.

– Да, в ней определенно чувствуется дружелюбие. Хотя разве можно ждать особых чувств от подобной связи? – Пока я говорила, негритянка пристально и выжидательно смотрела на меня.

Наконец она сказала:

– Наделение именем – это что-то вроде воскрешения в памяти. Надо относиться очень осторожно к тому, как ее называть.

– Могу признаться, что уже дала ей имя: донья Розалинда Альварес Круз делла Куэва. У нее испанская внешность.

– Так ее звали в восемнадцатом веке, – кивнула Кристабель. – Но у нее много-много других имен. И других национальностей. Но я сейчас не об этом. Я принесла вам одну книжицу. Знаю, что вы читать не большая любительница, но это совершенно иное дело.

Книга была в кожаном переплете, на титульном листе значилось: «Донья Розалинда делла Куэва, аббатиса обители Святой Варвары Тартарской. Канонизирована в Риме в 1756 г. Достоверная, правдивая история жизни Розалинды Альварес».

– Поразительно! – удивилась я. – Откуда я могла узнать ее имя, если определенно никогда его не слышала.

– Значит, где-то прочитали. У нас здесь оно написано девятьсот двадцать раз. Было бы очень странно, если бы вы на него не наткнулись.

Первая страница книжки была украшена узорами из гранатовых листьев и мечей. Бумага от времени приобрела цвет буйволовой кожи. По-старинному крупный шрифт не составляло труда читать.