Слышимость

Комната озарялась каким-то необыкновенным светом – это отражались от всего за окном золотые лучи, мешались с лиловой рябью, вливались через стекло.

Я ухватился за стол, подтянулся, изогнулся и выглянул – замок отнесло еще дальше, и теперь в нем едва ли угадывалось прежнее величие. Теперь он был похож на огромную золотую гору, изрытую ущельями.

Я сполз на кровать.

Читая, я услышал, как прошумела на кухне вода, застучала посуда. Потом захлопала дверца холодильника, щелкнула плита – и вскоре запахло ужином.

***

Я читал со всем усердием, на которое был способен, но взгляд то и дело запинался, останавливался, прыгал со строки на строку. Я начинал «плавать», думать про Витькиных англичан, вспоминать, как прошлым летом рыбачил с дедом, а по приходу домой обнаружил на ноге раздувшегося клеща, как его выковыривали пинцетом – тем самым! – как мама возила клеща в лабораторию, и там проверяли, не опасный ли он. Потом опять вспомнился Айвенго, рыцарские турниры, я стал представлять, как скачу на лошади, как бьется о седло меч в ножнах, как вырываются из-под копыт комья земли, а вдалеке встает горой замок с башнями и шпилями. Забрало мое опущено, и на замок я смотрю сквозь узкую щербатую щель.

И так мне понравилась представлять себя рыцарем, что я совсем позабыл про книгу – увлекся, даже прикрыл ее, зажав палец между страниц.

Грохочут копыта, скрежещут доспехи, свистит ветер – хлещет через щель по глазам.

«Но! – кричу я. – Вперед!»

Конь вскидывает гриву, хрипит, с его губ слетают на траву капли горячей слюны.

Так бы я и уснул, не слезая с коня, если бы не стукнула входная дверь.

Дед или сестра?

Дед.

Я перевернулся на другой бок, раскрыл книгу, прижал к ковру, нащупал выключатель – и на меня упало пятно ярко-оранжевого света. Я с трудом нашел нужную строку и продолжил чтение.

Я услышал, как дед шаркает в коридоре, как заходит на кухню, здоровается с мамой, как они говорят о чем-то. Потом заскрипела дверь, дед прошагал в ванную, зашумела вода, и я долго слушал, как он умывается – фыркая и сморкаясь.

От Семена дед всегда выходил подвыпившим – а Семен вообще всегда был подвыпившим – и смотрел виновато и робко, будто совершил что-то постыдное.

Он перестал умываться, вышел в столовую и остановился у моей комнаты

– Ты чего лежишь? – спросил он, шмыгая носом.

Я повернулся – у него лицо было мокрое и блестело.

– Читаю.

– Татьяна? Не приходила? – дед пригладил виски и провел ладонью по лицу.

– Нет.

– Эге-е…

Он нетвердым взглядом посмотрел в окно, почесал нос.

– Давай, – он махнул рукой на кухню. – Ужин. Мать вон раньше пришла, все уже и готово.

Говорил он медленнее обычного, слова вязли, липли одно к другому.

Я кивнул.

– Ужином завершается… – как-то нелепо начал дед, забыл продолжение, зашевелил губами, вспоминая.

Я этой фразы не знал и помочь ему не мог.

– Ужином завершается… – повторил он тише. – Что там им завершается?..

Он развел руками – дескать, вот оно как бывает – развернулся и ушел.

– Цикл… А какой цикл?.. – слышал я, как он бормочет у двери.

Я щелкнул выключателем, пятно исчезло, комната погрузилась в сумерки. Теперь в свете, плывущем от окна, золотого стало меньше, а лилового – больше. Зеркало мерцало таинственно.

Я встал и, оставив раскрытую книгу на кровати, пошел в ванную. Не зажигая свет, помыл руки, плеснул на щеки холодной водой, уткнул лицо в пушистое полотенце – и тут только понял, как сильно хочу есть.

Даже в животе заурчало.

Тем приятнее было оказаться на кухне – пропитанной чудесными ароматами, горячей, ярко освещенной – хотя и за окном было еще светло – полной звуков: шипела сковорода, то и дело хлопала дверца холодильника, холодильник воодушевленно гудел, дед стучал ножом по доске – резал овощи – заливалось соловьем радио, шумела в раковине вода, и от окна звенел птичий щебет.

И даже мама напевала что-то тихонько – такое у нее хорошее было настроение.

Мне захотелось поучаствовать, тоже что-то нарезать, что-то достать, разложить, развернуть, подогреть, я предложил свою помощь, но дед хмыкнул:

– Раньше надо было приходить, – он первым уселся за стол и сделал приглашающий жест. – Так молодость и проспишь.

– Руки мыл? – спросила мама, снимая сковороду с плиты.

– Мыл.

– Тогда давай сюда тарелку. И дедушкину.

Я протянул тарелки, принял их полными, уронил вилку, умудрился поймать, в животе урчало так, что слышно было, наверное, во дворе.

Наконец, села и мама – и мы принялись за еду.

– Это… – поясняла мама, протягивая деду солонку, – не то чтобы прямо новый рецепт, но… с солью могла немного не угадать.

Дед жевал и мычал восхищенно, качал головой.

– Овощи – обязательно, – скомандовала мама, и в мою тарелку посыпались помидоры-огурцы, к которым я отношусь примерно так же, как и к рассольнику.

Радио запело красивым женским голосом, и в кухне стало так уютно, как, наверное, не было никогда.