Слышимость

Небо над крышами лежало персиковое, теплое, облака розово румянились, со свистом носились туда-сюда ласточки. Даже сарай выглядел нарядным – на нем лежали яркие закатные блики – а уж яблоня с сиренью, теплица и клумбы – те, что не прятались в тени дома – ровно светились, точно отлитые из стекла.

Дед хвалил ужин, причмокивал, просил добавки, но часто наклонял голову и смотрел на маму виновато, из-под бровей. От него вкусно пахло колбасой и луком – и иногда долетало до меня его горячее нетрезвое дыхание. А мама как будто ничего не замечала, то и дело вскакивала к плите, шутила, прислушивалась к радио или вдруг замолкала и смотрела в окно – лицо ее тогда опять становилось задумчивым.

Потом пили чай. По небу протянулась широкая пурпурная полоса, показалась первая бледная звездочка.

Дед пил чай шумно, пыхтел, отдувался и промакивал лоб салфеткой – на лбу у него выступили крупные блестящие капли.

– Уф, – приговаривал он, – вот это да. А еще замок ставить, куда уж тут.

Я оглянулся – коридор пересекал светлый прямоугольник, дверь снова была распахнута настежь.

– Семен-то, – восклицал дед. – Снасти-то у него теперь…

И он делал возмущенное лицо.

– С такими снастями Семен и не Семен больше, – дед промокнул лоб, – а Семен Семеныч!

Я фыркнул.

– А все – монеты! – восклицал дед. – Раскопал-таки клад, подлец!

Мама посмотрела укоризненно, дед замахал руками.

– Я же по-дружески! По-товарищески! Любя!

Он повернулся ко мне и подмигнул:

– Друг может услышать от друга то, – он выдержал паузу, – чего никогда не услышит от врага.

Я закивал понимающе.

***

После ужина мама пошла отдыхать, а дед – ставить новый замок.

Я долго мыл посуду – вода плохо уходила из раковины, и нужно было ждать, пока ее уровень упадет, или играть с напором, делая его то сильнее, то слабее.

За спиной гасло понемногу окно – я видел, как тускнеет его отражение в стеклянной дверце шкафа с посудой. Радио перестало петь, заговорило мужскими голосами.

– Но ведь не случайно они оба – Юрии! – восклицал один голос.

– Не случайно, разумеется! – соглашался второй.

– И обратите внимание на темы их творчества, – вставлял третий.

С ним соглашались, а потом все три голоса начинали наперебой хвалить каких-то Юриев – а за что, собственно, и чем вообще эти Юрии знамениты, я понять никак не мог.

Из коридора сперва слышался дедов свист – беззаботный и даже веселый. Потом свист исчез, сквозь шум воды и гимны Юриям я слышал возню, постукивания. Потом дед запричитал недовольно – вполголоса – а затем ввалился в кухню – раскрасневшийся, с взъерошенными висками.

– Сведет меня этот замок в могилу… – ворчал он, распахивая один за другим шкафчики. – Юноша, будь лаской, напомни старику, куда он спрятал надфили.

Никаких надфилей я в глаза не видел.

Дед крякнул, обшарил все полки, до которых дотянулся, и уковылял в коридор. Я слышал, как он шумит, как что-то звонко падает на пол, как дед ругается смешными присказками. Наконец, раздалось торжествующее:

– Нашел!

Все три голоса из радио дружно вздохнули в восхищении – словно и они были рады дедовой находке. Я прыснул со смеху – и кинул в ящик последнюю вымытую вилку. Протер столешницу, по которой разбегались ручейки, выжал тряпку, обернулся на бледное, серое с голубым, с редкими малиновыми пятнами, окно, погасил в кухне свет и пошел к себе.

Но сидеть в комнате не хотелось. Я открыл форточку, закрыл, взял с кровати книгу, переложил на стол, выдвинул по очереди все ящики, выудил из-под тетрадей крошечный медный колокольчик – с блестящими вытертыми боками – позвонил в него, проверил кулек с ключами всех форм и размеров и вышел в столовую. Окно столовой горело – розовым, оранжевым – над домами разливалось яркое пятно, и было странно, что над двором небо совсем уже почти потухло, а здесь бушуют такие краски. Я заглянул к маме – она сидела над выкройками, подперев подбородок ладонью, лицо ее резко освещалось настольной лампой и оттого казалось застывшим, ничего не выражающим.

Я покружил по столовой, плюхнулся в дедово кресло, почти уже взял со столика его книгу, но потом соскользнул на корточки, кувыркнулся по ковру, вскочил и толкнул дверь в коридор.

Дед сидел посреди коридора на табуретке и скреб торец двери чем-то похожим на пилку для ногтей. При этом он хмурился и громко сопел носом.

– Вот, – буркнул он, не переставая скрести, – доведет меня этот замок. Ухи не лезут!

Я не понял.

– Ухи! У замка-то вон какие оказались! А у старого их вовсе не было! Глухой был! Как я!

Я подошел, поднял с пола новый, чистенький замок – тяжелый! По бокам из корпуса выступали продолговатые полоски-ребра.

Ухи!

– Помочь?..

Дед замер и посмотрел благодарно.

– Беги, благородный отрок, – сказал он и усмехнулся.

И добавил важно:

– Я справлюсь.

Я пожал плечами, постоял немного, руки в карманах, глядя на его старания – дед снова хмурился и сопел, закусив губу, от него по-прежнему пахло колбасой – а потом двинулся ко входной двери, на ходу втискивая ноги в сандалии.

– Ты куда это?

– Надоело дома сидеть, – ответил я, щелкая замком, – посмотрю, вдруг гуляет кто.