Смайлик на асфальте

Я и сам жил очень скромно, но эта квартира поразила даже меня. И даже не столько само жилище, сколько то, каким образом семья разместилась на крошечной площади. Самое большое помещение в доме занимали родители Натали. Во второй по размеру комнате глава семьи, бывший статский советник и еще не старый мужчина, наладил себе кабинет. Зато его дочери — Натали и ее младшая сестра Катерина — ютились рядом с кухней. Мать семейства, урожденная княгиня Белозерская, преподавала в русской школе и, судя по коробкам с шитьем, по вечерам занималась вышивкой на кухне. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, многие русские аристократки были сейчас стеснены в средствах и не гнушались домашней работой.

Услышав о смерти дочери, Баженов закаменел лицом, а мать разрыдалась. Дальбан остался утешать женщину, надеясь что-то выведать (в помощи переводчика он не нуждался, госпожа Баженова отлично изъяснялась по-французски), а я решил разговорить Катерину, сестру Натали, некрасивую золотушную девицу лет четырнадцати. Меня интересовало, не мучилась ли Наташа меланхолией, не говорила ли о каких-то сложностях, не угрожал ли ей кто. На все мои вопросы девочка уверенно отвечала «нет». «Разве что Мари, основная модель дома „Ланвен“, ревновала Нату из-за того, что она стала знаменитее нее. Она даже платье Нате испортила», — сказала Катерина.

— Мне показалось, что отец тяготится работой дочери, считая ее недостойной, — произнес Дальбан, когда мы оставили дом Баженовых. — И алиби у него нет. Весь вечер размышлял в кабинете о судьбах России — разве это алиби?

— Вы считаете профессию модели достаточным мотивом, чтобы утопить дочь? — осведомился я.

— Хм… Всякое бывает. Люди, знаете ли, ожесточаются, особенно когда жизнь с ними обращается недостойно.

Он бросил выразительный взгляд на попрошаек, которые стояли на площади. Опухшие лица, грязные шляпы в руках. Те, заметив наш интерес, тут же огласили площадь жалостливыми призывами.

— Подайте русскому дворянину кусок горького хлеба изгнания…

— Сильвупле, месье, подайте бывшему интеллигенту, жертве законов прекрасной Франции…

— А юная Катерина? — не сдавался Дальбан, бросив попрошайкам несколько сантимов. — У нее ведь тоже нет алиби на вчерашний вечер. Она наверняка завидовала красивой и успешной сестре.

— Дорогой Мишель, позвольте развеять и эту вашу версию.

Наташа была единственным источником дохода в семье. Господин Баженов не работал. В отличие от многих русских эмигрантов, не считавших зазорным стоять за прилавком или водить такси, он целые дни проводил в кабинете, негодуя, что Франция не может ему предоставить должность, соответствующую его рангу действительного статского советника. Мадам Баженова зарабатывала сущие крохи. А Катерина вовсе не собиралась идти в модели и ничуть не тяготилась своей внешностью. Она уже выдержала экзамены в частную школу, а закончив ее, собиралась поступить в университет. И школу, и университет должна была оплатить Наташа. Причем, настояла сама, видя в сестре живой ум и способности к наукам. Кстати, за квартиру тоже платила Натали. От ее смерти семья ничего не выигрывала, более того, никто не стал бы резать курицу, несущую золотые яйца. Эти нехитрые умозаключения я изложил Мишелю.

Под натиском аргументов Дальбан был вынужден согласиться. Он лишь спросил, о какой школе идет речь. Я повторил название, сказанное мне Катериной.

— Хм… Не думал, что в «Ланвене» столько платят.

— Дорогая школа?

— Очень.

На лице Дальбана появилась насмешливая ухмылка.

— Впрочем, у красивых девушек бывают богатые покровители.

Последнее замечание я взял себе на заметку. Надо будет непременно разузнать, не было ли такового у Натали. Хотя… Богатый покровитель не слишком вписывался в увиденную мной картину. Если бы таковой был, он бы первым делом организовал уютное гнездышко для встреч, куда бы и поселил Наташу. Но если такого нет, каким образом она собиралась раздобыть столько денег?

Мои размышления прервал недовольный голос Мишеля.

— Давайте пообедаем, а затем отправимся в «Ланвен».

Я понимал его недовольство: до газетного заголовка «Молодой сыщик раскрыл убийство первой красавицы Парижа» было еще очень далеко.

Нигде так не проявляется характер нации, как за едой. Обед для француза — настоящий ритуал, который ни при каких условиях нельзя пропустить. Непременный луковый суп, тушеный в вине петух, сыр, кувшин красного вина и неспешная беседа занимали слишком много времени. В Петрограде мы жили в ином ритме.