Смерть длиною в двадцать лет

Я силился угадать, болтает он просто или действительно что-то знает. Нервно поерзав на стуле, я украдкой бросил взгляд на Ви, надеясь по ее глазам понять, не рассказала ли она ему о нашей тайне, но она сидела, опустив глаза, словно девчонка, получившая нагоняй от родителей.

Вальяжно откинувшись на спинку стула, Брауни поймал за рукав проходившего мимо официанта.

– Я хочу сделать заказ.

– Я сейчас найду вашего официанта, – сказал парень.

– Я не хочу, чтобы ты искал моего официанта, а хочу, чтобы ты ему передал мой заказ. Нам что-нибудь не из меню. Всем троим.

– Хорошо, сэр, – сказал парень, слишком уж усердно кивая.

– Ха! «Сэр»! А еще говорят, что нынешняя молодежь не учится манерам. Молодец, парень, ты далеко пойдешь, если будешь продолжать в том же духе. – Он отпустил рукав официанта, и тот заторопился в сторону кухни.

Брауни взял бутылку вина и наполнил бокал Ви, потом свой.

– Да, с твоим сыном беда, – сказал он мне и покачал головой. – Ведь нет на свете ничего важнее семьи. У меня у самого есть три ангелочка, и они для меня в жизни все. Вон, спроси у Ви, она тебе расскажет. Я же только и говорю о них. Так ведь? – Он выжидательно посмотрел на Ви. – Я спрашиваю: так ведь?

– Да, так. Он все время говорит о них, – подтвердила Ви каким-то совсем уж безжизненным голосом.

– Вот видишь, я все время говорю о них, потому что нет на свете ничего важнее семьи. Ведь так, киска?

Я выдохнул воздух через нос.

– Да, ты сейчас в трауре, я понимаю. Если б с моими ребятишками что-нибудь случилось, я бы убил того, кто это сделал. Собственными руками убил бы ублюдка!

Его слова напомнили мне, что мы все трое по сути являлись убийцами, и я еще собирался повторить этот опыт. Вот до чего докатился.

Я снова приложился к своему стакану, а Брауни тем временем внимательно наблюдал за мной. Он ждал, что я еще скажу. И я сказал:

– У меня такое ощущение, что жизнь для меня кончилась.

И тут я не соврал, у меня действительно было такое ощущение. Я бы, наверное, был рад в тот момент, если бы Брауни встал и пристрелил меня прямо на месте. Но он бы никогда такого не сделал, поэтому и сидел сейчас открыто на людях, как почтенный гражданин, потому что и был почтенным гражданином. На нем лично не висело никаких убийств.

– Да у тебя всегда такое ощущение, – подколола Ви, по-видимому, решив, что лучшей тактикой сейчас будет высмеять меня, что она успешно делала постоянно, несмотря на то, что мы с ней теперь были сообщниками.

– Ну ладно тебе! – рыкнул на нее Брауни. – Он в трауре.

– Нет, ну правда. У него постоянно такое ощущение. Вечно ноет и ноет…

Брауни снова одернул ее:

– Если ты сейчас не заткнешься, я тебя сам заткну. – И он показал ей кулак. Потом повернулся ко мне. – Ну-ка расскажи мне про своего сына. Хочу послушать. Да и тебе сейчас надо выговориться. Я могу себе представить, как это тяжело. Ты же не можешь держать это все в себе. Давай, рассказывай!

Я посмотрел на Ви. Вид у нее был такой, будто ее сейчас вырвет. Обхватив себя за плечи, она потерла их руками, словно очень замерзла.

– Ну что я могу сказать? Я на самом деле почти не знал Джо, – признался я.

Брауни кивнул с понимающим видом.

– Он всю свою жизнь прожил с матерью. Меня даже не было рядом, когда он родился. Ему, наверное, было годика два, когда я увидел его в первый раз. Сейчас это так глупо звучит… Глупо, что я совсем не знал его. Хотя мои родители тоже почти не знали меня, пусть я и жил с ними в одном доме. Они никогда не могли понять моей любви к книгам. Но прочли все, что я написал, и гордились мною, даже если и совсем не понимали моих книг.

– Так ты писатель что ли? И что же ты пишешь?

– Романы, сценарии для фильмов.

– Каких фильмов?

Я покачал головой и пожал плечами.

Но его, похоже, не волновало то, что у меня не нашлось ответа.

– Моя мать живет с нами сейчас, – сказал он. – Я считаю, родные должны жить вместе. – Он протянул руку и похлопал Ви по щеке. Это был собственнический жест. – А у тебя-то, Ви, даже и матери-то нет, так ведь? Ну да, у кого нет матери, те и вырастают вот такими. – Он снова повернулся ко мне. – Пока у человека не родится ребенок, он вообще не знает, что такое любовь. Любовь к женщине – это все не то. Ну вот к брату любовь, это еще куда ни шло, но брат – это опять же семья. – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Мы ведь как устроены? Что имеем, не храним, и даже не знаем, что имеем, а когда имеем что-то самое дорогое, то сами и убиваем его. Так ведь?

Я по-прежнему не мог угадать, знает он о нашей с Ви тайне. Мне казалось, что он нарочно заводит эти разговоры о семье, об убийстве самого дорогого – будто хочет прощупать меня и посмотреть, не расколюсь ли я. А может, он просто опасался за себя – как бы в ходе расследования его имя тоже не оказалось замаранным? Но нет, в этом городе он мог ничего не опасаться. Здесь на его имя не могло быть брошено тени. Значит, он просто дразнил меня в наказание за то, что я нарушил его пространство, но это означало, что он знал о наших с Ви истинных отношениях.