Держась за стену, я встал на колени и прислонился к ней спиной. Я же говорю, хорошая стена – благодаря ей я даже смог кое-как дотянуться до выключателя.
Погасив свет, я оказался в темноте. Оконце в ванной комнате было темным, и это означало, что я провалялся без сознания по меньшей мере пару часов.
Ну ладно, Фостер, давай как-то передвигайся теперь! Потихоньку, на четвереньках… А может, попробуешь встать на ноги?
Держась за дверную ручку, я кое-как умудрился встать на ноги, шатаясь, доплелся до кресла и плюхнулся на него. На постели валялась вырванная из газеты страница со статьей. Как это было мило с их стороны, что они оставили ее мне. Ну конечно, такие серьезные люди – разве они станут тырить газетный листок у потерявшего сознание человека? Да им просто надо устроиться работать в библиотеку – у таких библиотекарей не будет в читальном зале воровства.
Какое-то время я сидел в кресле, набираясь сил и учась заново дышать. Постепенно у меня это стало получаться. Даже с закрытыми глазами. Отрегулировав дыхание, я понял, что теперь надо выпить. Я встал с кресла, и на этот раз мне не казалось, что я еду на велосипеде, у которого колесо восьмеркой. Я налил себе неразбавленного вискаря и выпил его одним глотком, сразу же почувствовав внутри приятное жжение. Я наливал себе вторую порцию, когда снова зазвонил телефон. А может быть, он только сейчас зазвонил, а в первый раз мне просто показалось. Я посмотрел на телефон, стоявший на тумбочке возле кровати. Скорее всего, это звонил Поли Фишер, но у меня сейчас не было сил выслушивать то, что у него имелось для меня. Ничего, перезвонит завтра утром мне в офис, подумал я.
Со стаканом в руке направился к выключателю, а телефон продолжал названивать. От яркого света я даже зажмурился и выставил вперед руку со стаканом, словно инстинктивно отгораживаясь от удара.
Когда я осушил вторую порцию вискаря, у меня наладилось и зрение. Будильник на тумбочке показывал почти половину девятого. Из библиотеки я вышел около пяти – то есть я провалялся в отключке часа три, если, конечно, это не были уже следующие сутки.
Телефон буквально разрывался. Поли Фишер не мог быть таким настойчивым, но выяснять, кто это, я не хотел. Для Маркет-стрит было еще по-прежнему рановато, но ехать туда все равно надо. Потому что это моя работа, а вот все, что тут происходило, – просто что-то вроде хобби.
Я еще раз пробежал статью, вырванную из газеты. Гилплэйн все-таки сделал мне какое-то странное для него одолжение. Дал понять, что погибшая женщина была важнее, чем я мог подумать. Выглядело это ошибкой, какой человек вроде Гилплэйна никогда не допустил бы. Ну что ж, может быть, когда-нибудь я и узнаю, почему он сделал это.
Я подумал было о третьей порции виски, но оставил пустой стакан на столе и пошел посмотреть, что там с дверью. Дверь все это время простояла открытой, но без проблем для меня. Снаружи никого не было – абсолютно пустынная лестничная площадка. Они добились своего – хотели, чтобы я получил послание, и я его получил. Только совсем не то послание, какое они хотели.
Я запер за собой дверь и прислонился к стене, чтобы перевести дух. Телефон у меня в квартире опять буквально разрывался. Уж больно долго он звонил – не иначе как что-то сверхважное.
Но мне нужно было ехать, и я решил, что, если кому-то так надо, то он и потом перезвонит.
Я спустился на лифте и направился к своей машине как человек, у которого все органы целехоньки и абсолютно здоровы.
Глава 19
Маркет-стрит в Харбор-Сити обозначала отрезок Маркет-стрит между Пятой и Шестой улицами – захудалый квартальчик обшарпанных баров, некогда славившихся своей привлекательностью; правда, никто уже не мог вспомнить, когда это было. Среди «голубых» квартальчик этот назывался просто Маркет. Смазливые парнишки, вышедшие на вечернюю охоту, наведывались сюда в первую очередь. Во времена своего былого процветания Маркет пестрел неоновыми вывесками и яркими огнями, вывески эти дожили и до наших дней и стали теперь символом злачности этого подпольного мира. Но здешние яркие огни только подчеркивали захудалость и обшарпанность соседних кварталов.
Я остановился в трех кварталах от Маркет, на Второй улице, где почти все витрины были завешаны пожелтевшими газетами или забиты фанерными листами. По мере продвижения в сторону Маркет я видел, что магазинчики и бары начинали приобретать более жилой и обитаемый вид. На пороге одного из заведений устроил себе спальню какой-то мужик в заляпанном краской комбинезоне и без рубашки. Расстелив прямо на крыльце сплющенные картонные коробки из-под фруктов, он дрых без задних ног.
«Блэклайт» находился на углу Маркет и Пятой. В пику соседям-конкурентам, фасад его не был освещен вообще. Ни неоновыми, ни простыми огнями. Окна были замалеваны черной краской. Только над самой дверью горела одна-единственная голая лампочка. Такой непримечательный фасад, вкупе с местоположением на задворках, делал «Блэклайт» привлекательным для городских королев, желавших оторваться по полной, но при этом максимально избежать огласки.