Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Спокойно, спокойно, мистер, — сказал он, — не наживайте себе неприятностей. С вашего разрешения я пойду своей дорогой. Не хватало мне только возни со всякими грязными итальяшками.

— Ах ты, червяк! — окончательно разъярился бандит. — Сейчас ты у меня проглотишь свой поганый язык!

Корсаков попятился к стене поликлиники, в мертвое пространство, где его не было видно из окон. Также пятясь, он стал отступать вдоль стены к торцу здания. Те, кто мог наблюдать за происходящим из дома напротив, его не слишком заботили — дом стоял слишком далеко, его лица оттуда нельзя было рассмотреть. Бандит перемахнул через ограду и устремился ему наперерез. В руке преследователя Корсаков заметил нож. Сделав ловкий маневр, бандит прижал свою жертву к стене и стал медленно приближаться к ней, следя за каждым ее движением. По его расширенным зрачкам Корсаков определил, что он под кайфом — скорее всего нанюхался кокаина.

— Все, все, мистер, я не сопротивляюсь, — успокаивающе выставив вперед ладони, сказал Корсаков. — Берите все, что хотите, только меня не трогайте.

— Еще бы ты сопротивлялся, деревня, — презрительно процедил бандит. Он заколебался, наконец-то задумавшись над тем, что ему надо от этого олуха. Тому, конечно, следовало ответить за дерзкие слова, но в то же время не стоило привлекать сюда полицию. Присмиревший наглец, тихо стоявший у стены, вдруг сделал резкое круговое движение правой рукой. Бандиту показалось, будто в глаза ему пустили солнечный зайчик, однако возмутиться он не успел. Метательная звезда врезалась ему в горло, и последнее, что услышал в жизни один из лучших «курков» семьи Скаличе Марко Ди Пинто, стал хруст его собственных горловых хрящей. Дыхание его пресеклось, он в ужасе схватился за шею, разрезая пальцы об острый, как бритва, луч звезды, торчавший из раны. Кровь хлынула в его легкие, брызнула из носа и рта, и он, зашатавшись, повалился на асфальт. Поблизости по-прежнему никого не было. Корсаков неторопливо обогнул здание поликлиники, пересек двор и через проем в ограде вышел на улицу. Кремовый «Кадиллак» стоял на прежнем месте, и люди, сновавшие взад-вперед по улице, не проявляли к нему никакого интереса. Над спинкой сиденья виднелась макушка покойного водителя. «Господи, только бы мать не увидела всей этой грязи», — пробормотал Корсаков и зашагал к своей машине. Смерти «курков» мать действительно не увидела — впрочем, и никто в округе не подозревал о том, что произошло. Но, удаляясь от здания поликлиники, Корсаков, в свою очередь, не видел женской фигуры в белом халате, появлявшейся на третьем этаже то в одном окне, то в другом и провожавшей его взглядом. Переходить от окна к окну ей позволял коридор, тянувшийся через весь этаж, в котором стояли диванчики для пациентов, ожидающих приема. Наконец фигура достигла последнего, торцевого окна и надолго застыла в оконном проеме. Корсаков шел не оглядываясь, охваченный предвкушением новой схватки. «Господи, что они с ним сделали», — стоя у окна и глядя ему вслед, шептала его мать. Она чувствовала себя ужасно одинокой и трепетала при мысли о том, что в Европе ей предстоит начинать жизнь с нуля. О том, что в одном самолете с ней в Париж летит Жорж Вальдес, ей предстояло узнать только в аэропорту Орли.