Смерть идет по пятам. Вне подозрений. Кровь в бухте Бискайн

— Ненавижу до омерзения. Забавно, но это единственный вопрос, который между большинством американцев и англичан не вызывает абсолютно никаких разногласий. Французский обыватель тоже ненавидит нацистов; но по крайней мере половина французов ненавидит немцев по причине опасного соседства. А вот вы и я ненавидим нацистов не потому, что они немцы. Мы ненавидим немцев потому, что они нацисты. Будь это не так, вы бы не гнали эту чужую машину бог знает куда и бог знает зачем. Вы бы стояли на углу какой-нибудь улицы и орали вместе с другими: «Хайль!» — ощущая при этом таинственный душевный подъем. Знаю, вам полюбились Майлсы, но если б нацисты не согнули вас в бараний рог, вы бы сидели и не рыпались. Дело-то в том, что мы находимся сейчас в таком состоянии, когда хотим помочь всякому противостоящему нацистам человеку. Разве не так?

Ван Кортлендт усмехнулся.

— Примерно. Я не рассказывал вам о своих ощущениях, когда сюда приехал? Я собирался быть совершенно беспристрастным обозревателем. Мои статьи должны были стать образцами непредвзятости. Представляете? Я исходил из того, что немцы переживают суровые времена. К ним следует относиться по справедливости… Блажь какая-то. Через несколько недель я понял, что справедливым считается лишь то, что идет на пользу Германии, а все остальное посылается к чертям собачьим. Я не против, чтобы люди отстаивали собственные права; все мы так делаем. Но возмущает то, что правами они сами всех наделяют. Вот в чем беда. Они всегда правы, а все прочие их просто не понимают. Критика для них — это происки евреев и коммунистов. Они так долго дурачили людей, что в конце концов сами оказались одураченными.

— Вероятно, это происходит оттого, что используются два разных критерия, — предположил Форнлей, — один для Германии и другой для остального мира. Они и в самом деле поверили, не может быть злом то, что является для них благом. Поэтому нацисты лгут и совершают различные вероломства. Для них не существуют лекарство и ложь, если они служат благу Отечества: любая гнусность оправдывается моралью.

— Но не все укладывается в эту форму.

— Да, и нацистам бы поблагодарить бога за это, а они гонят несогласных в ссылку или заточают их в концентрационные лагеря. Если противодействие исчезнет, Германия после войны будет стерта с карты мира.

Ван Кортлендт покачал головой.

— Нельзя уничтожить целую нацию.

— Нельзя? Подождем и посмотрим, как поступит Германия со своими соседями. Она покажет нам хороший пример. Карфаген должен быть разрушен. Но не печальтесь, Генри, оппозиция предоставит Германии иную возможность. А может быть, и третью?

— Бог знает, — устало произнес Кортлендт и покачал головой.

Они обогнули Инсбрук с западной стороны. Это позволило избежать центральных улиц, на которых бушевала толпа. Машина обогнала несколько колонн одетых в форменки парней. Видимо, они маршировали на митинг. Американец с англичанином при виде этих шагающих с нарочитой выправкой гусиным шагом отрядов не проронили ни слова, лишь взгляды их скрестились в зеркале, висящем над головою ван Кортлендта.

На дороге к Берг Айзелю (дальше по ней находился Бреннер, как тщательно разъяснил ван Кортлендт) навстречу им одна за другой промелькнули три больших черных машины. В них, застыв в неудобных томительных позах, сидели какие-то молодые люди, лиц под форменными картузами разглядеть было нельзя. На заднем сиденье зашевелился Форнлей, ван Кортлендт обернулся и увидел, что тот глядит в заднее стекло автомобиля и что-то невнятно бормочет себе под нос.

— Да? — спросил ван Кортлендт. Форнлей был явно взволнован.

— Одна из этих машин, вон та, одна из них.

Ван Кортлендт улыбнулся.

— Ваше косноязычие делает вам честь, — сказал он. — Что же все-таки случилось?

— Я видел, как в одну из этих машин в тот день усадили Френсис. Вы согласны, Генри, если они только что покинули Дрейкирхен, нам это на руку?

Некоторое время ван Кортлендт обдумывал услышанное.

— Если они покинули Дрейкирхен, — наконец произнес он.

Наверное, он прав, угрюмо подумал Форнлей. И все-таки от удачи отмахиваться не следует, ведь добро часто перемешивается со злом в самых причудливых соотношениях. Сколь тщательно ни был бы продуман план, всегда надо оставить небольшой зазор, в котором нашло бы себе место крохотное количество удачи.

— Кажется, прибыли вовремя, — сказал Ван Кортлендт.

Он притормозил, машина приблизилась к железнодорожному полустанку; на игрушечной платформе томилось несколько пассажиров. Ричард обещал быть поблизости. Их взгляды нетерпеливо обшаривали убегающую вперед дорогу и тропки, теряющиеся в окрестных лесах, они проехали поворот, за которым остался полустанок с гостиницей, машина остановилась. Форнлей вылез наружу, и только тогда из-за деревьев показался Ричард.

— Я уж было подумал, что не заметил вас, — сказал Ван Кортлендт звенящим от волнения голосом, машина тронулась в путь.

— Простите, — сказал Ричард. — Забыл спросить, какого цвета автомобиль. А рисковать не хотелось. Простите. Как идут дела?

— В соответствии с планом.