Смерть империи. Взгляд американского посла на распад Советского Союза

В тот день Горбачев выступал на заводе электрооборудования, делая упор на темах, которые повторял в течение всей поездки: советские народы связаны такими тесными узами, что, если их разорвать, проиграют все; попытки отделиться могут привести к этническому раздору и кровопролитию; литовцы могут обрести все что им угодно в новой, демократической федерации. Что касается Коммунистической партии, она должна сохранять единую структуру, обеспечивая связанность в новой федерации. В идее автономии для республиканских партий смысла столько же, доказывал Горбачев, сколько в том, чтобы убрать опоры из–под моста.

Даже из официального отчета о поездке было ясно, что большинство литовцев не принимало эти доводы. Независимость, твердили они, не означает разрыва хозяйственных и человеческих связей: им нужны тесные экономические отношения и открытые границы. Никакого кровопролития не произойдет, поскольку нет основы для этнического раздора. Более того, у них нет уверенности, что Горбачев сможет создать подлинную федерацию, особенно, если он откажется пойти на создание федеральной структуры в Коммунистической партии. Отказ Горбачева на просьбу об автономии, высказанную 80 процентами членов литовской партии, рассматривался как доказательство, что любая будущая федерация окажется обманом.

Уезжая из Вильнюса в Москву 13 января, Горбачев пытался выставить в лучшем виде не удавшуюся миссию. «Мы заложили хорошую основу для продолжения диалога», — заметил он, выражая надежду, что литовские коммунисты, порвавшие с Москвой, пересмотрят свое решение и направят представителей на следующий съезд партии. Бразаускас ответил на это во время церемонии проводов, повторив вежливо, но твердо, что выход литовской партии из Коммунистической партии Советского Союза окончателен и необратим. Диалог не будет продолжен на условиях Горбачева.

Через два дня после отъезда Горбачева из Вильнюса Альгирдас Бразаускас был избран председателем литовского Верховного Совета. Остатки Коммунистической партии Литвы, верные Москве, утратили всякое политическое влияние, несмотря на то, что Горбачев передал ей обширное имущество КПСС в республике.

Мне оставалось лишь гадать, зачем Горбачев предпринял миссию, обреченную на неудачу. Всякий, кому знакомы настроения в Литве, понимал, что его доводы не устроят литовскую общественность. Так зачем же он поехал? Одной из причин могла быть подготовка к смене политики. Положим, поехал он, сделал все что было в силах, затем вернулся в Москву и объявил: Литва научила его, что только федеративная структура партии жизнеспособна в будущем. Но сделал–то Горбачев вовсе не это: перед тем, как уехать, он отверг единственную уступку, которая оправдала бы его поездку.

Могла быть у него на уме и более макиавеллиевская тактика. Горбачев мог ведь и такое задумать: съездить в Литву, показать, насколько «неисправимы» литовцы, и воспользоваться этим как предлогом для последующего удара. Но и такое предположение тоже не отвечает фактам. За все время поездки Горбачев, несмотря на потоки замечаний и вопросов, какие он вполне мог бы счесть оскорбительными, ни разу не прибег к угрозе. Пустые угрозы, как в августе прошлого года, не прозвучали. И, кроме того, удар по Литве означал бы конец перестройки, которую Горбачев, похоже, собирался ускорить, а не искоренить.

Так почему он подверг риску свой авторитет, которому публичный отказ от его призывов, конечно же, нанес бы ущерб? Полагаю, есть две причины. Во–первых, его одурачили доклады КГБ, будто «националисты» в меньшинстве. Так что он действительно верил, что способен вызвать нажим на «отделистов» изнутри. И, во–вторых, он отправился в поездку, чтобы показать консерваторам: тем, кто раскалывает партию, от него не будет никакой поблажки. Горбачев готовил крупные предложения по изменениям в партийно–правительственной структуре. В лучшем случае, их окажется трудно провести через Политбюро и Центральный Комитет, в худшем, если его заподозрят к мягкотелости по отношению к национализму, ему не миновать судьбы Хрущева.

Возможно, Горбачев также опасался, что местные военные власти, поддерживаемые консерваторами в КГБ и партии, попытаются спровоцировать беспорядки в надежде принудить его вмешаться (как это они проделали годом раньше) или, вероятно, даже принудить его уйти в отставку. Поездка, следовательно, помимо прочего могла быть и попыткой выиграть время.