Смерть империи. Взгляд американского посла на распад Советского Союза

Большая часть крупных и средних заводов и фабрик по всему Советскому Союзу управлялась из Москвы центральными министерствами и их громадным бюрократическим аппаратом. Это было не только неэффективно и расточительно: директора и рабочие на местах негодовали на контроль «издалека». Положение было достаточно плохим в краях и областях России, в других же республиках оно считалось нетерпимым, чистым проявлением империализма. В ходе всего периода перестройки велось немало разговоров о передачи ответственности за управление самим предприятиям, но такого никогда не случалось. До тех пор, пока сохранялись центральные министерства, такого и не могло случиться. Горбачев временами, похоже, это понимал, и все же, казалось, не хотел или не мог настоять на конкретных изменениях.

Вопрос владения собственностью также был связан с национальным вопросом. Покуда государство владело всеми средствами производства, у политических руководителей в республиках имелся мощный стимул оторваться от Центра, если такое окажется осуществимым на практике. Провозглашение независимости позволяло им притязать не только на правящую структуру в республике, но и на ее землю и имущество. Очевидные выгоды от независимости были, таким образом, гораздо выше, чем если бы система допустила значительную долю частной собственности — или собственности, которой владели небольшие, местные коллективы. Горбачев, который постоянно нападал на попытки восстановить частную собственность в прибалтийских республиках, казалось, пребывал в неведении об угрозе союзу со стороны централизованной собственности.

Таким образом, мне казалось, что, сдерживая шаги навстречу частной собственности и отказываясь предоставить подлинную хозяйственную автономию республикам, Горбачев создает осложнения для собственной политики. Я мог понять, что он, видимо, не в силах поддержать немедленную приватизацию, но я не понимал, отчего он считает необходимым столь категорически отвергать эту концепцию. Будучи неспособен начать процесс приватизации по всей стране, он должен был бы, по крайней мере, позволить передать решение вопросов хозяйственной реформы избранным руководителям республик. В противном случае, при продолжающемся хозяйственном упадке давление экономических проблем накладывалось на националистические эмоции, и страна готова была бы буквально разлететься на куски при первом же знаке того, что Москва больше не в состоянии утверждать свою волю силой.

Я считал, что для Литвы и других прибалтийских государств независимость теперь неизбежна. Если бы она была дарована достаточно быстро, и подлинная федеральная система была бы предложена остальным республикам, Горбачев мог бы соорудить спасающую от пожара «просеку» между прибалтами и остальными. Официальное признание, что нацистско–советский пакт никогда не имел законной силы, давало основание для восстановления суверенитета прибалтийских государств без такого же обращения с остальными республиками. Вероятно, правда, что Горбачев не мог немедленно предоставить прибалтийским республикам независимость и уцелеть, но он мог бы сделать больше, чтобы ослабить этот процесс. Вместо этого он, похоже, избрал в 1989 году тактику, не оставлявшую ему места для маневра, зато лишавшую его доверия у населения Прибалтики.

В конце 1989 года я считал, что Горбачев скорее всего останется у власти еще на несколько лет: вероятно, до конца своего срока в 1994 году, — если до той поры сохранится сам Советский Союз, Однако я сомневался, что он достигнет своих целей. Да, он быстро учился и, как я ожидал, положение его будет меняться к лучшему, и все же мне казалось, что он, подобно Коммунистической партии, стал отставать от общественного мнения в целом. Если он не сумеет совершить что–либо значительное в 1990 году, дабы обратить вспять нынешние тенденции, к 1991 году ему придется столкнуться с серьезными трудностями.

Гибельные инфекции?

Пользуясь преимуществами патологоанатома, который «задним взором» силен, я бы сказал, что 1989–й был годом, когда Советский Союз подцепил гибельные для себя инфекции. Общественное доверие легло мертвым грузом, стоило лишь позволить общественности выражать свои мнения, Национализм кормился за счет подпитки, разбрасываемой централизованной экономикой. Хозяйственная реформа застопорилась — или, скорее, и не начиналась всерьез, — а хромающая экономика вела к усиливающемуся истощению. Механизм власти Коммунистической партии оказался подорван.