Смерть империи. Взгляд американского посла на распад Советского Союза

За несколько дней до созыва февральского пленума я встретился с Иваном Лаптевым, редактором государственной газеты «Известия». По взглядам Лаптев был близок к Горбачеву но положение позволяло ему выражать их более откровенно, чем государственным служащим. Вопрос всегда вызывал у него подробный ответ, который давался русской скороговоркой, требовавшей от меня предельной сосредоточенности во избежание пропуска важной фразы. Я успел убедиться, что повышенное внимание к словам Лаптева себя оправдывало: его суждения и предсказания обычно отличались замечательной точностью.

На мой вопрос о статье VI Лаптев ответил, что от нее избавятся на следующей сессии Съезда. Он был стойким сторонником установления власти закона и понимал, что этому не бывать, если не лишить Коммунистическую партию ее власти над обычными ветвями государственного управления. Как выразился Лаптев, «четвертая власть в государстве», которая привыкла доминировать над остальными тремя, должна быть превращена в «нормальную политическую партию».

Еще Лаптев сказал, что он поддерживает создание президентской системы, которая позволит Горбачеву стать более независимым от Коммунистической партии и вырвет страну из административных тисков партии. Другие тоже высказывались в пользу президентства — среди них и Федор Бурлацкий, бывший составителем речей Хрущева, а ныне редактор «Литературной газеты», еженедельника весьма влиятельного среди интеллектуалов, — однако Горбачев не далее как осенью 1989 года отказался от этой идеи, ссылаясь на то, что президентство сосредоточит слишком много власти в руках одного человека.

————

Горбачев на деле ждал, пока 5 февраля не соберется Центральный Комитет, чтобы открыть свои карты. Формальным поводом для созыва пленума служило утверждение даты следующего съезда партии и одобрение проекта программы партии, которую предстояло рассмотреть съезду. Только съезд имел право менять структуру партии, и Горбачеву не терпелось созвать съезд для осуществления перемен, какие он замыслил.

Обращаясь к участникам пленума при его открытии, Горбачев подчеркнул необходимость «революционного изменения» в самой партии и формально предложил, чтобы КПСС отказалась от своей монополии на власть. «В обновляющемся обществе, — сказал он, — партия может существовать и выполнять свою авангардную роль только как демократически признанная сила. Это означает, что ее положение должно быть определено конституционными установлениями». Он не останавливался подробно на попутном предложении учредить президентскую систему управления государством, но все это было впечатано мелким шрифтом в проект программы партии, распространенный среди участников пленума, В очередной раз Горбачев выдвинул крупное предложение неожиданно, без предварительного широкого обсуждения, надеясь вырвать согласие, прежде чем недовольные таким предложением сумеют организоваться.

Тактика сработала. После трех дней ожесточенных споров Центральный Комитет подавляющим большинством голосов одобрил предложения. Они были по–настоящему революционными. Воплощенные в жизнь, эти меры позволяли создать высшую политическую власть, полностью независимую от Коммунистической партии, а самой партии удержаться у власти только в том случае, если она выиграет выборы.

Мне было ясно, почему Горбачев выдвинул эти предложения. Хотя открыто он этого сказать не мог, партийный аппарат сделался главной помехой перестройки — как и предрекал Ельцин. Горбачев был вынужден сдерживать свои реформаторские усилия, дабы избежать снятия недоброжелательным Центральным Комитетом. Начало подлинных выборов и создание Съезда народных депутатов обеспечили ему некоторую защиту, какой не было у Никиты Хрущева, однако не слишком надежную. Центральный Комитет, пожелай он того, мог добиться отстранения Горбачева как главы государства, отозвав его со Съезда, поскольку депутатское место на нем он получил как представитель партии. В качестве президента, избранного на определенный срок, он не был зависим от подобных махинаций. Создание президентской системы побудило бы Горбачева также ослабить Коммунистическую партию, оставаясь ее генеральным секретарем.

Как же тогда Горбачев убедил Политбюро с Центральным Комитетом одобрить меры, пагубные для них?

Во–первых, как я отмечал, он так срежиссировал спектакль, чтобы психологически затруднить всякое выступление против его предложений. Традиция всегдашней поддержки генерального секретаря по–прежнему была в силе, особенно среди «консерваторов», понимавших, что, окажись они в ходе обсуждений на проигравшей стороне, с их карьерами будет покончено. Общая критика текущего положения еще стерпится, но никак не открытое выступление против Горбачевских предложений.

Во–вторых, общественное мнение, особенно в Москве, где проходил пленум, сильно качнулось в сторону поддержки радикальной реформы, что подтвердила огромная, в 200.000 человек, демонстрация 4 февраля, в самый канун пленума. Воспоминания о декабрьском Бухаресте были еще свежи в памяти высокопоставленных аппаратчиков, составлявших Центральный Комитет.