Смерть империи. Взгляд американского посла на распад Советского Союза

Последовали прием и обед в честь Малколма Форбса и мэра Сан—Диего Морин О’Коннор, способствовавших организации выставки. Устраивал их новый министр культуры СССР, актер и театральный режиссер Николай Губенко, что дало мне возможность поговорить с ним о возможном приезде в Москву Мстислава Ростроповича и вашингтонского Национального симфонического оркестра.

Ростропович, которого многие считали самым выдающимся виолончелистом мира и одним из крупных дирижеров, в 70–х годах вынужден был покинуть Советский Союз после того, как подружился с Александром Солженицыным. Когда он уехал, его и его жену, певицу Галину Вишневскую, лишили советского гражданства и всех государственных наград. Тогда он был назначен музыкальным руководителем Национального симфонического оркестра, ставшего, благодаря ему, одним из лучших в мире. Теперь явилась мысль о возвращении Ростроповича в Москву впервые после того, как он был выслан. Я был особенно заинтересован в этом не только потому, что речь шла об американском оркестре, но и потому, что Ростропович приезжал как наш личный гость. Еще когда я работал в Белом Доме, он говорил мне, что вернется в Советский Союз, только когда я стану послом, «чтобы защитить его», и когда ему разрешат привезти с собой его оркестр. Ныне оба эти условия наличествовали, и о приезде было объявлено.

Я поинтересовался у Губенко о гражданстве Ростроповича. Тот не ставил условием своего приезда восстановление в советском гражданстве, однако, очевидно, нынешнему правительству было бы важно исправить последствия мелочной мстительности Брежнева. Губенко горделиво сообщил мне, что ему удалось убедить Горбачева дать распоряжение о восстановлении Ростроповичу и Вишневской гражданства и всех регалий.

С этого обеда мы поспешили на торжественное открытие первого в Советском Союзе ресторана «Макдоналдс». Приятно было видеть улыбающиеся, приветливые лица русских служащих. В советских ресторанах обслуживали обычно с угрюмостью и неприязнью: официанты и официантки смотрели на посетителей как на досадную помеху, какой не стоило бы позволять нарушать их покой. Успех американской администрации «Макдоналдса» в воспитании навыка относиться к посетителю как к желанному гостю подтвердил мою убежденность, что при надлежащих стимулах и обучении русские в работе могут сравняться с кем угодно в мире. «Биг Мак», изготовленный целиком из местных продуктов, за исключением кетчупа, по вкусу был точно таким же, как дома.

Затем мы с Ребеккой вернулись в Спасо—Хауз, чтобы быть хозяевами на приеме для американцев, спонсировавших выставку в Кремле, Семье Форбсов разрешили прилететь в Москву на семейном лайнере, названном «Орудие капиталиста», а Малколм Форбс получил разрешение запустить свой воздушный шар вблизи центра Москвы.[66] Всего лишь год назад советские чиновники побледнели бы при одной мысли о допущении такой «буржуазной пропаганды».

Прямо с приема мы направились на торжественный ужин, устроенный на сей раз Малколмом Форбсом, в переоборудованной гостинице «Савой». Я сидел рядом с мэром О’Коннор и выслушивал подробности проведения прошлогоднего американо–советского Фестиваля искусств в Сан—Диего. Больше всего хлопот доставили его грузинские участники.

После массовых убийств демонстрантов в апреле грузины с самого начала отказывались от участия в любом фестивале, где их представляли как советских, даже если раньше и подписали соответствующий контракт. Я связывался с грузинским министром иностранных дел, уговаривая его направить группу танцоров, и в конце концов они поехали, однако грузины по–прежнему отказывались посылать музейную выставку, на которую предварительно согласие дали. В Сан—Диего грузинские танцоры отказывались выступать, до тех пор пока из зала не уберут все советские флаги. Рассказ мэра О’Коннор о трудностях, с какими город добивался от грузин выполнения контракта, дает представление о силе антисоветских чувств, вспыхнувших после побоища в Тбилиси, равно как и о том, что некоторые советские структуры начали действовать независимо от Москвы.

Как бы то ни было, домой я вернулся в бодром расположении духа. День был наполнен приметами значительных и вдохновляющих перемен. Страна делалась открытой, расширяя свои связи с внешним миром, и налаживала контакты с политическими и культурными диссидентами, некогда ее покинувшими. Свободное предпринимательство, возможно, получит шанс доказать свою жизнестойкость. Реакция грузин на зверства, ими вынесенные, подкрепит требования создать защитные механизмы против злоупотреблений властью в будущем.