Смерть империи

В те дни осторожные советские граждане, отвечая на подобные вопросы, просто–напросто отрицали факты: «Что вы имеете в виду, говоря, будто у нас больше, чем у вас? Вы накопили оружия больше нашего, чтобы сильнее давить на нас, и грозите развязать ядерную войну» — и так далее. Более изощренные аналитики факты отрицать не пытались, зато подыскивали убаюкивающее оправдание: «Видите ли, вам следует понять, что наша психология коренится в нашей истории. А история такова, что мы всегда проигрывали сражения, когда располагали равными с противником силами. Обычно, когда вспыхивала война, мы имели численное превосходство — и все равно проигрывали. Вспомните, насколько больше войск было у Кутузова, чем у Наполеона, и все же этот живчик взял Москву. Японцы разбили нас в 1905 году, действуя армией, во много раз уступавшей по численности нашей, В первую мировую войну у нас было не только солдат больше, чем у немцев и австрийцев, но и больше артиллерии. Во второй мировой войне наши вооруженные силы больше чем вдвое превышали вермахт, а превосходство в бронетехнике и авиации было и того больше, и все же, черт побери, мы едва не потерпели поражение.

Суть в том, что в душе никто из русских не верит, будто наши солдаты, а в особенности наше оснащение под стать немецким или американским — да и вообще иностранным, за исключением разве что китайских. Потому–то мы… ну, не можем чувствовать себя в безопасности при простом равенстве сил, да и все тут».

Всякий раз, слыша этот знакомый аргумент, я пытался объяснить, что мы не считаем его убедительным при том качестве их оснащения и при той главенствующей военной доктрине, которую по сути можно считать какой угодно, но только не оборонительной.

Тем не менее, приведенное выше оправдание и впрямь содержит элементы исторической правды. Не вызывает сомнений, что советские военные руководители играли на цене военной слабости в прошлом, дабы увеличить свою долю в бюджете. Им это блистательно удавалось при Брежневе, сторонники которого видели в советской военщине основу собственного престижа и власти, а потому склонялись к щедрости.

Тем не менее, даже большой кусок черствого пирога не очень–то радует. Вот почему советские генералы вполне могли поддерживать экономические реформы, покуда реформирование не означало уменьшения доли для военных.

Дилемма Горбачева состояла в том, что он не в силах был избежать покушения на прерогативы военных, если всерьез собирался оживить экономику, не мог он также избежать изменений в советской военной доктрине, если всерьез собирался ослабить международную напряженность, с тем чтобы больше внимания уделить реформе у себя дома. Короче говоря, чтобы дать дома реформам шанс, ему необходимо было избавиться от груза на спине в лице американцев и НАТО, а этого он сделать не мог до тех пор, пока советская политика и военная сила рассматривались на Западе как угроза, Брежневу приходилось привлекать генералов к власти — или, возможно, точнее сказать, генералы духовно привлекли к себе Брежнева с его кликой, — но во всяком случае и те и другие жили в отношениях полного симбиоза. Горбачеву предстояло найти способ покончить с укоренившимися привычками, не позволяя генералам покончить с ним самим.

————

Можно было полагать, что Язов и Ахромеев станут следовать политическому руководству Горбачева, однако они ни в коей мере не были марионетками, бездумно исполнявшими приказы свыше. Они на деле проявили себя стойкими защитниками военных интересов СССР и упорными участниками переговоров. Тем не менее, когда принимались политические решения сократить советские вооруженные силы или вывести их с баз за границей, Язов с Ахромеевым подчинялись без открытых протестов — во всяком случае, в течение нескольких лет.

В 1988 году пошла серия обменов визитами между офицерами США и СССР после того, как министр обороны Фрэнк Карлуччи встретился с советским министром обороны Язовым в Швейцарии, а затем в августе посетил Москву и несколько советских баз. Летом маршал Ахромеев совершил поездку по местам дислокации войск в США в качестве гостя адмирала Уильяма Кроу, председателя Комитета начальников штабов США, а впоследствии Кроу совершил ответную поездку в Советский Союз.

Эти контакты произвели глубокое впечатление на советских офицеров. По возвращении из Соединенных Штатов Ахромеев обедал у меня в Спасо—Хауз и рассказывал, как поразили его и оказанное теплое гостеприимство, и высокая выучка увиденных им войск США. Он сохранил благоговейную память о чудовищной огневой мощи американского авианосца, на котором побывал: абстрактно он ее, несомненно, представлял, но воочию не испытывал, поскольку ничего подобного на советском военно–морском флоте не было. И все же больше всего маршалу запомнился эпизод, случившийся, по его словам, в Форт—Блисс, штат Оклахома.

Сам бывший офицер–танкист, Ахромеев с пристальным интересом наблюдал за танковыми учениями, по окончании которых экипажи были построены для смотра. Ахромеев подошел к шеренге и остановился возле командира танка, все еще покрытого танкодромной пылью.