Смерть на фуршете

— А он тоже… литератор? — спросила Ксения.

— Журналист, наверное. Из газеты «Пищевая промышленность». Уточнишь у президента.

— Добрый вечер, господа! — услышала Ксения певучий тенор.

Перед их компанией стоял Андрей Вершунов с источающей патоку улыбкой.

— Здорово, Андрюха! — вдруг с кучерской разухабистостью пророкотал Трешнев. — Держи фанерку! — и сунул Вершунову свою немаленькую ладонь.

— Как вижу, Академия фуршетов в полном составе, и Ксения Витальевна с вами…

«Надо же, и отчество мое запомнил!»

— Ну, во-первых, Андрюша, с нами нет президента, так что кворум… увы! — одернул приторноголосого Трешнев. — А во-вторых, странновато что-то здесь видеть вас. Вы вроде не фуршетчик.

На Трешнева выплеснулось не ведро — бочка патоки.

— Ну, какой здесь фуршет… Просто я, если помните, Андрей Филиппович, лауреат молодежного «Фурора», и нам приличествует присутствовать на церемониях… Так сказать, отдаем дань уважения…

— Ах да… — Трешнев почесал в затылке. — Ритуалы, ритуалы… Чайно-кофейные церемонии. А мы прибыли сюда с рутинными обязанностями — проинспектировать фуршет в рамках постваучерных компенсаций. Но, как видно, инспекцию можно завершать. Сейчас обсуждаем, в каком кафе поблизости пообедать.

Он развернулся корпусом к Воле и Ксении, показывая Вершунову, что общение закончено.

Тот, в отличие от прошлой встречи, сигнал воспринял сразу — отошел.

— Надо подумать, — сказал Трешнев, — почему этот мальчик появляется в обстоятельствах, обычно ему неинтересных.

— Он же сказал, что лауреат, — напомнила Ксения.

— Да чхал он на это свое прошлое лауреатство, с которого сразу содрал все, что можно. Он всегда на перспективу работает.

— Пора сесть! — воскликнул Воля. — Народу много, и три места подряд уже надо поискать.

Но чтобы с этими академиками да не найти!

Уселись, хотя и далековато от линии президиума с авангардным столом. Но таково было пожелание Трешнева, против которого Воля не возражал. Пожалуй, со своей стратегической точки зрения они были правы: ведь с задних рядов было ближе и удобнее идти к пространству фуршетов. Возглавить, так сказать, шествие.

Но пока что надо было пересидеть церемонию, взирать на которую, после уже пережитого, у Ксении не было особого желания. Тем более что, в отличие от «норрковской» церемонии, продуманно срежиссированной, где даже накладки оказались к месту (убийства-то произошли уже во время фуршета!), здесь все было довольно монотонно, почти скучно.

Объявляли новых «фурористов» и «фурористок», полузнакомых и почти незнакомых Ксении. «А еще считаешь себя интеллектуалкой!» — пристыженно подумала она.

Они выходили на сцену, по очереди произносили задушевные или пафосные речи, принимали то ли демократично, то ли равнодушно одинаковые премиальные букеты, смеялись и плакали, плакали и смеялись, а потом спускались в зал и становились похожими на обычных людей.

— Смотри, Воля, — вдруг заметил Трешнев, — всегда им — демонстративно и громогласно — давали и конверт с чеком! Неужели Адамыч так обнищал, что ограничился лишь сердечной благодарностью за вклад в его былое благосостояние?

Но Ксению его замечание не тронуло. «Может, — подумала она, — дело не только в моем кислом настроении, но и в том, что все мы тут знаем, что произошло позавчера, и, хотя никто не произнес ни слова, особой радости ни у кого нет и быть не может?»

Горячего не было

Заздравные звуки наконец смолкли, и публика, гремя стульями, поднялась, с тем чтобы направиться в залы эллинизма и цезаризма. Однако Трешнев и Караванов вновь к застолью не рванули — стали оглядываться.

— А разве мы сюда не покушать пришли? — ядовито произнесла Ксения, с особой силой упирая на слово «покушать».

— Это от нас никуда не денется. И тебя накормим. Члены Академии фуршетов приходят на мероприятия не затем, чтобы выпить-закусить, а затем, чтобы повстречаться с нужными людьми. Кроме того, ты, наверное, позабыла: твой брат просил нас оказать ему информационную поддержку. А по-ихнему — содействие следствию.

— А что мы можем здесь увидеть? Не хочется думать, что при таких проверках и здесь кого-то убьют! Что касается просьбы Бориса… Он попросил прочитать «Радужную стерлядь», я и читаю… Вот вы читаете?

— А где я провел первую половину дня?! — почти возмутился Трешнев. — Пошел в, прости господи, эту вечную «Ленинку» и заказал все книги, которые вошли в лонг-лист «Нового русского романа».

— Предчувствия тебя не обманули? — спросил Воля.

— Ничего нового! Лонг-лист даже при беглом просмотре куда интереснее и богаче шортика. Я даже начал составлять свой, и в него пока что не попало ни одно из тех сочинений, которые были нам представлены позавчера «Норркой». Даже Абарбарова, которого Инесса уже объявила моим учеником. Раздумываю и над шоферской исповедью Реброва: что это — мое человеческое почтение к поколению моего отца и ко всем воевавшим? Или все же старик поднялся над стандартно-добротным описательством советской литературы к высшему лиризму человека, всю жизнь проторчавшего на семи ветрах?..

— А роман Горчаковского?