Смерть на фуршете

— И я не видел. Значит, повезет не только нашему президенту, но и Позвонку тоже. Совместными усилиями они восстановят структуры и честных фуршетчиков, и хитроумных халявщиков!..

— Но Амазасп Гивиевич с нами…

— Да, все мы в одной лодке, на одной мишени безжалостного метеорита. Хотя, когда Амазасп сейчас мелькнул, я даже порадовался: как ни ставь преграды, они все равно просачиваются.

— Правда, если не появится метеорит, здесь особенно праздновать будет нечего — ни ему, ни нам. Берестовский перестал финансировать «Фурор», и эта церемония, как все говорят, будет последней. На нее давал не он… Или не только он…

— Чем ответить на это? Только известной истиной: можно грабить нескольких людей долгое время, можно грабить многих некоторое время, но нельзя постоянно грабить всех. Когда в середине девяностых стали взбивать пену вокруг «Фурора» как самой-самой премии для самых-самых в нашей культуре, я, разумеется, разглядел, что из-за премиальных статуэток выглядывает свинячье рыльце с рожками, принадлежащее Платону Адамовичу Берестовскому. И химическим элементом под названием «сера» тоже заметно попахивает. Но, думал я, хрен с ними, с моими ваучерами, которые я отдал Платону Адамычу под его обещания вознаградить меня двумя «жигулями» на ваучер. Шесть «жигулей» на семью — неплохо, да? Все-таки он не совсем жулик, если решил поддержать отечественную культуру, хотя бы в лице ее отдельных, достойнейших представителей… Может, грезил я, когда-то и нашим «жигулям» придет очередь ко мне приехать, а я ими распоряжусь разумно и, может, сделаю даже добровольное пожертвование школе, где учился… Например, в пользу старшей пионервожатой или как она теперь у этих посткоммунистов-скаутов называется… Пущай раскатывает по своим служебно-личным делам… Или автокружку ДОСААФ, который вместе с аттестатом выдал мне права водителя третьего класса… Эх! — лицо Трешнева отуманилось личными воспоминаниями. — Но представь себе, Воля, с тех пор я сменил три автомобиля, однако же среди них «жигулей» ни разу не было, и Адамыч на мое автоперевооружение не прислал мне даже рубля… Вместо этого уехал… Отправился с семейством по примеру Карла Маркса и Владимира Ильича Ульянова вкушать черствый хлеб политической эмиграции в Лондон… Ты не задумывался, Воля, почему их всех так тянет в Лондон? Начитались Конан Дойла и хотят посетить музей Шерлока Холмса на Бейкер-стрит?.. Вижу по отсутствию реакции — ты не задумывался. И я пока не задумывался…

— Притом что, по общему мнению, английская кухня — худшая в мире, — заметил Воля. — Самая невкусная.

— Верно! Представляю, что там за фуршеты. И тем не менее покинул нас. Надолго, навсегда…

Вдруг в мягко льющуюся культурологическую болтовню-сплетню академиков среди шелестящих шумов, создаваемых прогуливающимся бомондом, ворвался грубый женский хохот:

— Я после «норрковского» фуршета шампанское боюсь пить. Продристалась капитально!

Ксения в состоянии возвращающегося ужаса обернулась на это резюме, произнесенное знакомым резким голосом.

Арина Старцева!

Финалистка «Норрки», автор романа «Вечер без тусовки», сегодня была в том же темно-фиолетовом берете, но в сочетании с золотистым комбинезоном и прозрачными босоножками на плексигласовой платформе. Даже внешним видом Арине удалось создать контраст со старинной живописью и скульптурами, наполнявшими музей. Что ж сказать о ее громогласной реплике — сопровождающем аккорде экстравагантного одеяния!

Увидев Ксению, Арина вдруг опешила и пробасила:

— Ой, я ведь вас, кажется, знаю!

Вероятно, за этой репликой стояло признание, что всех других в этом зале Арина не знает и потому позволила себе вспомнить в столь экспрессивной форме недавнее происшествие с собственной перистальтикой и громогласно сообщить о нем своим спутницам. Это были также Ксении знакомая Тамара, внучка писателя-ветерана Реброва, и какая-то невзрачная женщина, смущенно улыбавшаяся.

Продолжения разговора не получилось, ибо Трешнев, в локоть которого вцепилась Ксения, очевидно, никого не слыша, кроме себя, тащил ее дальше.

Огромный зал с картинами по стенам был заставлен мягкими стульями и превращен в место торжественного заседания. Впереди просматривалось капище действа — голый авангардный стол президиума с черными трубками-ножками, нелепо выглядевший в этом средоточии сокровищ веков, давно канувших в вечность.

— Где стол был яств… — вздохнул Воля. — Нет, не увидать нам за ним достославного Платона Адамыча! Только и остается, что утешиться прощальной трапезой…

— Как бы не подавиться! Видел, какое лицо у Александра Абрамовича?

— Трагическое. У А.А. всегда трагическое лицо.

— А я тебе скажу: нет! Обычно у него лицо диалектично трагическое, а сегодня в лице у него трагизм, я бы даже сказал, трагично инфернальный. Наверное, его уже предупредили… В том смысле, что этот стол, блистательно отполированный, — генеральная репетиция подхода к такому же столу фуршетному.