Смерть на выбор

Вероломная скотина… Отнюдь не слабонервному журналисту потребовалось почти пять минут, чтобы отдышаться и прийти в себя. Но сила духа есть сила духа. Он, разумеется, справился.

Легко преодолел три этажа, легко нашел нужную квартиру и легко расшифровал каракули возле десятка электрических звонков. Список был обширный. Загадочные Артемьевы, несерьезные люди — с их затрепанной картонкой. Рядом человек солидный — доктор Звонарев, бронзовая табличка, оформленная под старину — с ятями.

Неизбежные в каждой второй квартире традиционные Ивановы, и досочка вполне традиционная — фанерка, а надпись сделал мастер выжигания. Сириковы, Пименова Вера Самойловна и наконец искомый геолог. Профессия, естественно, указана не была — написано просто и строго, масляной краской, прямо на дверном косяке: «Алексей Афанасьевич Пушник».

Максим недрогнувшей рукой дотронулся до синей кнопки. Ждать пришлось недолго.

— Кто там? — Голос женский, даже скорее старушечий. Очень мило — геолог, вроде бы одинок, хотя и любит женский пол.

Максим собрал всю свою вежливость, он не любил объясняться вот так, вслепую, когда приходится отказаться от верного оружия — проникновенных улыбок и обволакивающих взглядов.

— Простите, можно ли увидеть Алексея Афанасьевича?

— Кого?

— Пушника, Алексея Афанасьевича можно увидеть? — почти крикнул Максим. Но дабы не перепугать немолодую глуховатую даму, постарался кричать интеллигентно. Его старания не пропали втуне.

— Опять к вам, Алексей. — Одинокая, скучающая старушка, судя по всему, работала испорченным телефоном и цербером одновременно. Догадаться к кому, могла бы по звонку — зря, что ли, их не меньше десятка вывешено.

Оповестив соседа о визите, старушка громыхнула замком. Предупреждают их, предупреждают о квартирных кражах, грабежах и налетах, рассказывают об уловках жуликов, которые прикидываются то милицией, то слесарем-водопроводчиком, — но в коммуналках народ неистребимо доверчив. Открывают любому умеющему читать — ведь имя жильца открыто написано. Максим терпеливо ждал, пока старушенция боролось с английским замком, явно ее ровесником. Замок со стоном раскрылся. И Максим осознал, что несколько поторопился с выводами. Бабуля держала в руках увесистый ломик. Хотя что такое ломик против слезоточивого газа?

— Добрый день, я человек вполне мирный, журналист. — Максим быстренько достал удостоверение. Вдруг старушке сослепа померещится автомат в кармане его кожаной куртки. Она же, наверное, уже лет десять слушает передаваемые в эфир словесные портреты бандитов, и у каждого как непременный атрибут — куртка кожаная, темная.

Бдительная соседка геолога придирчиво оглядела Максима, потом его краснокожую книжечку и опустила грозное оружие:

— Ну проходите. Комната Алексея — второй поворот направо.

Репортер кивнул и шагнул в темноту. Во мрак, скрывавший длинный коридор, давно облупившиеся стены, — плановый косметический ремонт ЖЭК должен был сделать году в пятидесятом. На стенах неизбежные тазы, велосипеды, вешалки, вдоль стен — скамейки и сундуки. Ничего этого Максим не видел. Но разве искушенному репортеру нужен свет для того, чтобы разглядеть типичную петербургскую коммуналку?

Он дисциплинированно повернул направо, потом отсчитал две двери и постучал. Подождав ответа, постучал еще раз и только тут различил сипящий звук, который при некотором воображении можно было бы счесть за человеческий голос, приглашающий гостя войти.

— Здравствуйте. — Он поздоровался еще до того, как вошел. И правильно — иначе его сочли бы невежей. Потому что обозреватель «Невского голоса» потерял дар речи. Он впервые попал в такую комнату. В такой комнате могло твориться что угодно. И материализация духов, и перевоспитание ангорских крыс.