Смерть перед Рождеством

Он начал с того, ради чего все это, собственно, затеял. Вспомнил последний рапорт Института социологии о том, что мигранты ограждают своих детей от влияния шведского общества. Потом перешел к национальным традициям и ценностям и заговорил о мультикультурном обществе. Обрисовал все его положительные стороны, но особый акцент сделал на трудностях, которые подстерегают нас на этом пути.

На заднем фоне механический голос объявил, что поезд опаздывает, и пообещал держать в курсе изменений. Снаружи бушевала непогода. Последние слова оратора потонули в аплодисментах, как бывало всякий раз, когда он заговаривал о чем-то хорошем.

– Шведское общество должно стать более открытым, – продолжал политик. – Люди, которые к нам приезжают, должны стать частью нас, и не они несут за это ответственность. Мы не можем требовать этого от них. Они должны быть готовы принять шведские национальные ценности и шведскую культуру, но для этого наше общество должно быть более открытым. И ответственность за это лежит только на нас самих.

Улыбка, обращенная к залу. Аплодисменты.

* * *

Но вот один из воздушных шаров взрывается. Звук настолько оглушительный, что мы с Бирком дружно вздрагиваем.

– Вот он, – говорит Бирк и кликает на «паузу». – Ты видишь?

– Да.

За сценой мелькает тень. Трудно сказать об этом человеке что-либо определенное, но одет он во все темное, капюшон куртки наброшен на самый лоб.

Со стороны это как угодить в яму со львами – все предрешено. Кто бы ни был, он явился сюда убивать. Но в следующий момент экран становится черным. Никто не понимает, что произошло, было ли это частью их дьявольского плана или дело все-таки в погоде.

Короткое замыкание. Это продолжалось семнадцать секунд – вот все, что мы знаем.

* * *

Мы с Бирком в полицейском участке; сидим в тесной каморке и просматриваем материалы камер слежения, параллельно с тем, что было отснято камерой на мобильнике.

– В твоем распоряжении двадцать три камеры, – говорю я Габриэлю. – Что такое дисплей мобильника в сравнении с этим?

– Я хочу слышать звук, – отвечает тот, переводя взгляд с одного экрана на другой.

– Вот смотрите, – говорит помощник полицейского, несколько шокированный тем, что происходит на экране. – Это он. Скрыт колонной, поэтому его не слишком хорошо видно. Думаете, нарочно спрятался?

– От камер? – переспрашиваю я.

– Да.

– Нет, я так не думаю.

Я вглядываюсь в мелькающие кадры. Мужчина стоит неподвижно, похоже, не сводит глаз со сцены. Даже из-за колонны видно, как ходит вверх-вниз его грудная клетка.

Дальше – короткое замыкание, и все экраны гаснут. Когда снова загорается свет, партийный лидер лежит на сцене, скорчившись, рядом с микрофоном. Выражение его лица можно назвать удивленным, с легким налетом грусти. Молчание толпы разряжается криком. В следующий момент кричат многие, это видно по их лицам. На сцене лежит нож, преступника след простыл. Кровь выглядит темным пятном на белой рубашке.

– До боли напоминает случай Хебера, – замечает Бирк. – Как будто та же рука и на этот раз вложила нож в руку убийцы.

– Да.

Лишнее доказательство того, что оба убийства носят политический характер.

– Еще раз, пожалуйста. – Я поворачиваюсь к помощнику.

– Что, с самого начала? – спрашивает он.

– Нет, последние секунды перед отключением.

Камера захватывает пространство справа от сцены. Где-то вдали – фигура убийцы, с этого расстояния всего пара сантиметров в высоту.

В соседних комнатах звонят телефоны. Кабинеты в участке Центрального полицейского округа не слишком просторные, поэтому стены лишь слегка приглушают сигналы.

Орудие убийства впоследствии будет поднято одним из полицейских в форме и с большой осторожностью передано в руки криминалистов, но это случится потом. Сейчас мы с Бирком наблюдаем тот момент, когда нож все еще лежит на полу рядом с трупом.

– Это точно он, – говорит Бирк.

Этот нож идеально подходит для ящика за барной стойкой кафе «Каиро».

– Да, тот же нож и тот же способ убийства, как и в случае Хебера, – отвечаю я. – И черт меня подери, если убийца не тот же самый.

Партийного лидера увезли в больницу, а Большой зал Центрального вокзала заполонили полицейские, которые эвакуировали людей, пытаясь спасти место преступления. Последнее казалось неосуществимым.

То же касалось и предполагаемого преступника. Мы как будто видели его, но при этом не имели за что уцепиться. Центральный вокзал представлял собой остовок относительного порядка в океане хаоса, простиравшемся до моста Вестербрун. По трескучему полицейскому радио на столе помощника уже рассказывали о водителе, потерявшем управление из-за сильного ветра. Мужчина отделался сотрясением мозга, но освещение на дорогах все хуже. И глушит его «Эдит», которой мы, похоже, противостоять не в силах.

– Как он мог уйти? – спрашиваю я. – Как могло у него это получиться?

Бирк прислоняется к стене, закрывает глаза и изо всей силы давит на них пальцами. Я барабаню по столу пальцами.

Can’t think of anything to think.

– Я не знаю, – отвечает Габриэль, не открывая глаз. – Но не похоже, чтобы в той стороне был избыток полицейских.