Смерть по-соседски

Надя стояла как каменная, глядя куда-то в пол. Я перевел взгляд на ее сына. Дима стоял, сжимая и разжимая кулаки, и с ненавистью смотрел на мужика. Остальные, полуодетые, торопясь и мешая друг другу, толкались возле двери, пытаясь выскочить в коридор. Я сказал Диме:

– Выпусти их и закрой дверь.

Потом я подошел к телефону, который лежал на испачканном каким-то соусом диване, и набрал Ленин номер. Я прождал несколько гудков и, чувствуя, как падает в пропасть мое сердце, отключился и набрал номер еще раз. Никто не ответил. Не зная, что делать, я посмотрел на Надю и увидел, что она смотрит на меня, держа в руках толстую пачку денег, а в глазах…

…Я ехал назад. В багажнике «Тойоты» лежал Толик, а я вел его автомобиль, направляясь к заводу, который был единственным местом, куда, как я надеялся, Мурейко вернется, и, если повезет, то с живыми девочками. Меня абсолютно не страшила встреча с громилой, потому что я намеревался сразу всадить в него пулю, а не устраивать боксерские поединки. Каким-то посторонним взглядом оценивая ситуацию, я понимал, что везение когда-нибудь закончится, и было нехорошее предчувствие, что этот миг уже близок. Но странное дело, я чувствовал себя как в компьютерной игре, в которой можно записаться и пробовать снова, погибая раз за разом. Понимая, что это не игра, а я не смогу, записавшись, в следующий раз не повторять своих ошибок, я знал, что другого выхода все равно нет. Все должно было закончиться сегодня. Так или иначе, но сегодня.

Обилие разной информации, которую можно было раздобыть, имея такие связи в телефонных кампаниях, как у меня, по сути ничего особенного не дало. Точнее, могло бы, не будь я так дилетантски самоуверен. Надо же, решил торговаться с человеком, для которого даже английский дипломат не фигура! Кто я после этого? Ответ был очевиден. Надежда, что Катя, выбравшись, смогла дозвониться до Лены и та поехала к ней навстречу, была слабой, но все же была. Очень хотелось верить, что ни с одной из них ничего не случится, а для этого необходимо уничтожить всю эту банду. Неважно, каким способом – перестрелять их, ранить или сдать в полицию, пусть сами разбираются, но покончить, раз и навсегда! Был еще один вариант действий, но очень уж не хотелось прибегать к посторонней помощи – это дело стало личной вендеттой…

Мимо проплыла станция «Коньково». До завода, который находился примерно в километре от МКАД, было уже недалеко, но я не испытывал страха или, как говорят спортсмены – мандража, который по сути является не чем иным, как химической реакцией. Наверное, весь мой адреналин уже выделился, а на производство нового не хватало ни времени, ни сил. Я был почти спокоен, если не считать ненависти, сталагмитом засевшей в моей груди.

Впереди был пост ДПС, но я даже не думал, что буду делать, в случае если меня остановят. Возможно, просто не остановлюсь. И как накаркал. Стоявший без дела инспектор, увидев одиноко едущую дорогую иномарку, приосанился и поднял световой жезл. Не знаю почему, но я изменил решение не реагировать и подал машину вправо, остановившись метрах в двадцати. Пока он медленно, не унижаясь до быстрой ходьбы, брел ко мне, я успел перебрать много вариантов, как с ним поступить. Был даже вариант с применением оружия, в смысле, как «психического», но я отбросил его. Когда он наконец подошел, я остановился на простом, но самом любимом всеми без исключения «гаишниками» Москвы.

Инспектор постучал в поднятое стекло «Тойоты». Я нажал на кнопку и посмотрел на него поверх опускающегося стекла.

– Здравствуйте, инспектор… – начал он, но, увидев мое лицо, замолчал. Правда, всего на пару секунд. – Вы хорошо себя чувствуете?

– Сейчас уже да, – ответил я и был недалек от истины. Ненависть сильней любой боли.

– Что произошло? – Инспектор оказался молодым парнем. Он оглядел сверху машину и, не найдя никаких видимых повреждений, все же спросил: – Вы попали в аварию?

– Меня избили. – я честно признался, и это был лучший выход.

Гаишник посмотрел на меня сочувственно и, не удержав любопытства, все же спросил:

– Кто, за что?

– Хотели ограбить, я сопротивлялся. Вот и все.

Он подумал, чем-то явно смущенный. Наверное, надо было спросить у меня документы, но он был молод, и сочувствие было ему не чуждо. Даже несмотря на профессию. Решив для себя какую-то важную дилемму, он поднял руку к фуражке:

– До дому доберетесь или вам помочь?

– Спасибо, доберусь как-нибудь. – Я не стал уточнять, что домой я, возможно, уже не попаду никогда, и, еще раз поблагодарив, медленно отъехал от обочины. Стодолларовая бумажка, зажатая в кулаке, осталась невостребованной. Бывает.