Смерть по-соседски

– Это что? – спросил я, указывая на пистолет.

– Это пистолет, Валя. Так где диск-то? – Он чуть склонил голову набок, словно пытаясь что-то разглядеть у меня за спиной. Я понял. Он не знает, что ключ не подошел, и не видит моей руки, которая так и застыла вместе со мной, когда я увидел пистолет. Я решил не показывать ее.

– Вижу, что это пистолет, – я старался говорить спокойно, – почему ты его так держишь?

Герман задумался на секунду.

– Понимаешь, Валя, я бы рад как-нибудь по-другому решить, но выхода нет. Ты знаешь слишком много, чтобы оставлять тебя в живых. Так что отдавай диск, и закончим на этом. Ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь еще пострадал?

Его человеколюбие было таким естественным, что я на миг усомнился в происходящем. Внезапно по какой-то странной ассоциативной связи мне вспомнилось, как меня срубило в номере «Метрополя».

– Гера, а что ты мне подсыпал тогда в коньяк?

– Реланиум, немного. Мне надо было проверить, нашел ли ты тот диск.

Было отчего-то противно и горько. Настолько, что моя врожденная язвительность просто не могла больше сдерживаться.

– И последний вопрос, сколько же все это весит? – Хотелось сказать ему напоследок какую-нибудь гадость, и все тут. Кажется, у меня получилось.

Герман почему-то покраснел и, чуть опустив пистолет, указал им на себя, поднимая от ног к голове:

– Вот «это» все весит сто тридцать семь килограммов. А теперь…

Что теперь, я так и не узнал. Вновь запищал домофон, и Герман на секунду отвел от меня глаза. Резко выбросив из-за спины руку, я швырнул в него маленький, но довольно тяжелый ключ. Не целился куда-то, так, лишь бы попасть, но вышло неплохо. Ключ угодил ему точнехонько в лоб. Я увидел, как закатились кверху его глаза, и мгновенно преодолев расстояние между нами, схватился одной рукой за пистолет, привычно отворачивая его от себя.

Интересно, сколько раз мне пришлось за эти дни хвататься за оружие, причем с разных сторон? Если выживу, надо будет подсчитать. Неплохая статистика должна получиться.

Герман пришел в себя сразу, и я не смог вырвать у него пистолета. Мы стояли перед невысокой каменной лестницей, и со стороны можно было подумать, что два петуха сошлись грудью. На самом деле, каждый из нас пытался выкрутить другому руку, и я чувствовал, что через секунду или две он одолеет. Я стоял лицом к входной двери и видел входившего. Точнее входившую, потому что это была Катя. Та самая, которая должна сейчас лежать в морге, с тремя огнестрельными ранениями.

Какая-то сила наполнила меня, и, оттолкнувшись, я прыгнул вниз, увлекая за собой стоящего спиной к ступенькам Германа. Его сто тридцать семь килограммов сослужили ему плохую службу. Не удержавшись, он полетел спиной вперед и ударился затылком об пол, выложенный зеленой кафельной плиткой. Хруст ломающегося черепа был невыносим.

Я лежал на животе, чувствуя, как стекает кровь из разбитого при падении носа. Что-то острое упиралось в верхнюю губу, но даже подозрение, что я остался без передних зубов, не могло заставить меня подняться. Нокдаун, в котором я пребывал, настраивал на лирический лад, поэтому, когда я почувствовал маленькие, но сильные женские руки, помогающие мне встать, мне захотелось их поцеловать. Что я и попытался сделать, но мне не удалось, и если бы не Катя, я вновь мог соприкоснуться с полом, на котором лежало безжизненное, теперь уже точно, тело бывшего друга.

Катя, это была именно она, а не призрак замка Морисфил, что-то говорила, помогая добраться до лифта, но я ничего не слышал, оглушенный счастьем. Или падением? А может, и тем и другим?! Как бы там ни было, я чувствовал себя на седьмом небе. Мы поднялись к ней в квартиру, где она помогла мне добраться до ванной, чтобы я мог в очередной раз привести себя в порядок.

Зуба, как я и думал, не было. Остался острый кончик, который резал верхнюю губу, и вообще это было жутко неэстетично. Нос был сломан еще вчера, но после сегодняшнего падения лучше не стало. Кровь уже не шла, но дышать я мог только ртом. Опустив руки в холодную струю воды, я стоял, облокотившись на раковину. Мысли были разными. Одни четкие такие, осмысленные, другие, напротив, расплывчатые, размытые.

Например, я совершенно ясно представлял себе, что здесь оставаться нельзя, но и выходить сейчас тоже не стоит. Внизу уже наверняка обнаружили тело вооруженного пистолетом человека, у которого была пробита голова, и кто-нибудь из законопослушных граждан уже позвонил в полицию. А нечеткими были мысли о будущем. Например, сколько мне здесь сидеть и точно ли меня не станут больше убивать?

Дверь в ванную медленно приоткрылась, и в нее вошла Катя. Я вдруг понял, что мы до сих не проронили ни слова. Стараясь не показывать свой дефект, я сказал:

– Я думал, тебя убили.

Она посмотрела на меня: