Смерть под вуалью

– Теперь я должен рассказать вам о том, кто такая наша беглянка. Вчера мне прислали ответ из архива. Дело в том, что в списках обслуги лагеря, в котором Римма Богданова отбывала срок, числится никто иная, как Шапиро Роза Алексеевна. Да, именно так!

– Но ведь женщины упоминали какую-то Анну, а не Розу, – возразил было Калошин, – и, кстати сказать, Доронин объяснил мне, что цветы – анютины глазки – по научному называются не иначе как виола.

Дубовик всем телом повернулся к Калошину и глянул на него из-под очков:

– А Доронину-то откуда это известно?

– Ему жена объяснила. А вот ты, как я вижу, не удивлен, – уязвлено заметил Калошин.

– Врать не стану: я это знаю. Пообщался с одним ботаником, – Дубовик хлопнул Калошина по плечу: – Не злись. Я хотел сказать, но ты меня опередил.

– Ботаник в юбке? – съехидничал Калошин, чтобы хоть как-то отомстить майору, но тот ответил просто:

–Мало того, что в юбке, да ещё и красивая. Но спать с ней не пришлось – информацию дала за так! – и рассмеялся.

Воронцов слушал их, открыв рот:

– Товарищи начальники, я что-то пропустил?

Тут уж рассмеялись все трое.

– А вот насчет Анны… – передохнув, Дубовик опять стал серьезен, – в той же справке была дополнительная информация. Оказывается, Шапиро имеет два имени: по паспорту её нарекли Розой, но она крещенная, и церковное имя у неё – Анна. Вот и в лагере она всем представлялась именно этим именем. Причины я не знаю. Была там ещё одна Анна, Штерн, но её расстреляли немцы. Так что, мы, возможно, нашли эту самую «Виолу», – несколько задумчиво произнес он, опустив глаза.

Калошин тревожно посмотрел на товарища.

– Андрей Ефимович? – Дубовик, перехватив его взгляд, хлопнул себя по коленям, и встал.

– Рабочий день начинается!

– Да? – Воронцов хохотнул: – А мне показалось, что заканчивается, тем более, что спать охота.

– Не язви, шутник, – Дубовик подтолкнул парня к столу, – тебя ждет работа, оформляй бумаги. – И выглянув в окно, сказал: – Ну, вот и Сухарев прикатил! Идем, Геннадий Евсеевич, к нему. Надо весь личный состав нацелить на поиски Шапиро. Районные опера уже с ночи работают в этом направлении, а тут только раскачка начинается, – он несколько раздраженно качнул головой.

– Так ночь ещё не закончилась, – успокоительно тронул Калошин его за рукав, за что получил благодарный взгляд.

Глава 15.

День прошел в суматохе. На ноги были подняты все оперативные службы не только района, но и области.

Вечером Дубовик неожиданно, глядя прямо в глаза Калошину, предложил ему сходить в гости к Марте Гирш.

– Так, в гости или… – осторожно спросил Калошин.

– В гости, в гости, – успокоил его Дубовик, и дерзко подмигнул: – Ну и что, что есть у неё любовник! Чем мы хуже?

– Мы?

– Не придирайся к словам. Заодно и спросим о Шапиро. Вдруг какие-нибудь детали всплывут? По работе они, наверняка, сталкивались. Тем более, что Жуйко общалась с обоими.

Зайдя в магазин и купив гостинцев, мужчины направились в гости к Марте. Калошин чувствовал такое волнение, что его даже начало потряхивать. Дубовик изредка поглядывал на него. В какой-то момент Калошин поймал на себе этот взгляд, и ему вдруг показалось, что в глазах майора он уловил что-то вроде жалости. Но тот хитро прищурился и толкнул смущенного Калошина локтем в бок:

– Не тушуйся, не такие высотки брали! – и засмеялся.

– Слушай, Андрей Ефимович, а ты на фронте был? – вдруг спросил Калошин.

– Ну не зря же я про высотки заикнулся. Я, Геннадий Евсеевич, хоть и служил в СМЕРШе, и не только выявлял дезертиров и членовредителей, но в атаку с солдатами не раз ходил. Мне потом было легче их понимать, кого-то удалось остановить от непоправимого. А ненависть у меня такая!.. – Калошин заметил, как потемнели серые глаза Дубовика.

Тот помолчал, потом уже спокойно сказал:

– Моих родителей расстреляли в тридцать шестом, как врагов народа. Я в то время учился в Московском пединституте иностранных языков. Когда их арестовали, меня следователь даже не вызвал ни разу. Я пошел сам, сказал, что мои родители арестованы, а мне заявили, что у меня нет родителей, они от меня отказались, за то, что я, якобы, предал их. Сказать, что для меня это было потрясением – ничего не сказать. Я плакал, как маленький ребенок. И тогда меня под свое крыло взял один из наших преподавателей. Он тогда объяснил мне, что мои родители поступили так, спасая меня. Я благополучно окончил институт, остался в комсомоле, позже спокойно вступил в Партию, потому что тот самый преподаватель стал мне отцом, помог мне поступить в Высшую школу НКВД. А его потом немцы не просто убили, а растерзали собаками. – Голос его дрогнул, он отвернулся, помолчал.

Калошин осторожно тронул его за плечо:

– Идем?

Недалеко от подъезда дома, где жила Марта, Дубовик остановился и направился к мусорному ящику, возле которого возился старый дворник-татарин. Остановившись недалеко от старика, майор вынул из кармана какие-то бумаги и выкинул их. Потом вернулся к Калошину, и они вошли в подъезд. Дверь им открыла сама Марта. Калошину в первый миг показалось, что у неё в глазах плеснулся страх, но когда она вдруг спросила: