Смерть после жизни (СИ)

Наркисс опять отметил, что ранее ее глаза казались другого цвета, не глубокого темно-серого, а черного, как у всех уроженцев Харада. И ростом она была заметно пониже, и не хромала… может, это не та девчонка? А куда тогда та делась, если мужчины совершенно точно одни уехали? Вот уж глупости лезут в голову, совсем он ошалел, последний ум потерять недолго, если и дальше так пойдет.

Окинув растерянным взглядом собравшуюся изрядную толпу, грозившую ненароком вынести дверной проем, девушка вдруг пошатнулась, и, закатив глаза, грохнулась на пол. Поддержать ее Наркисс не успел, и бедняга со всего размаху приложилась затылком о некрашеные и давно немытые ленивой Линдой дубовые половицы. Наркисс невольно вздрогнул всем телом, услышав, как ему показалось, легкий хруст. Древнейшим женским искусством красиво падать в обморок харадримка явно не владела.

За три дня, что безымянная девчонка приходила в себя под присмотром Линды и навещавшего ее лекаря (ему, кстати, пришлось заплатить) несчастный трактирщик так и не смог придумать, что с ней делать дальше, как ни ломал голову.

Нет, он, конечно, был приличным и совсем не жадным человеком, с Гэндальфом дружбу водил, старался помогать людям и со всеми обходиться по хорошему, но всему же есть предел, в конце концов. Он ей не родной отец, не родственник, и даже имени ее не знает и знать не хочет… хотя узнать все же придется, куда денешься. А Гэндальф сейчас был бы очень кстати, точно посоветовал бы, как быть, и понял, что с ней не так.

Дело даже не в расходах, харадримка без объяснимых причин не нравилась Наркиссу, внушала одним своим присутствием непреходящее чувство тревоги и напряжения. Не вписывалась она совершенно в атмосферу уютного гостеприимного заведения, да и всего старого доброго городка Бри.

Если оставить ее тут служанкой, посетители чего доброго стороной обходить начнут, только в случае большой необходимости кто заглянет. Наркисс живо представил, как сбегает улыбка с лица путника, пригвожденного к порогу ее непередаваемым взглядом исподлобья. На лицо девушки и правда словно приклеилось презрительно-надменное выражение, не сменяясь на что-то другое даже в отключке. Может, это просто черты такие… не с чего ей всех презирать в ее-то положении.

Недовольная поручением Линда одела ее в специально купленное скромное крестьянское платье коричнево-зеленого цвета из грубой ткани, перед этим кое-как промыв от залипшей крови густые тяжелые матово-черные волосы, вызывающие неприятные ассоциации с наползающей тьмой.

— Ничего страшного, жить будет, — вынес вердикт лекарь и с видимым облегчением ушел, не забыв свою плату.

Девушка, тем не менее, три дня пролежала в забытьи, не реагируя на попытки разбудить, только иногда что-то бормотала на непонятном языке, не харадримском, а каком-то совсем чудном. Наркисс отродясь ничего похожего не слышал, хотя довелось ему на своем веку и эльфов повидать, и гномов, и людей со всех уголков Средиземья. Линда при этом испуганно зажималась в углу, шепча имя Эру, впрочем, ничего иного от нее и нельзя было ожидать.

Наркисс, как умел, пытался успокоить хоббитянку и себя заодно. С головой просто плохо у девки, а в остальном самая обычная, даже красивая, многие аж дышать забыли, пялясь на нее, голышом разгуливающую. Может, замуж ее пристроить… как отлежится и в себя придет. Утешив себя утопической, но такой заманчивой идеей, Наркисс пристыдил Линду и пошел в уже наполнившийся вечерними посетителями зал.

Хоббитянка, приставленная приглядывать за болящей (выглядела она уже на второй день вполне здоровой), распоряжение хозяина исполняла небрежно и крайне неохотно. Чернявая харадримка пугала толстушку Линду до обморока, и она хваталась за любой предлог, позволяющий отлучиться. А находясь рядом, нервно теребила пальцами передник, бормоча себе под нос что-то про исчадие Моргота. Она же видела ее мертвой, своими собственными глазами видела.

Вечером третьего дня раскрасневшийся от пропущенной между делом пары кружек отменного пива Лавр Наркисс почти забыл о своих неприятностях. Зал был плотно заполнен веселой говорливой толпой, а присутствие неизбежной ложки дегтя — уже успевшего изрядно набраться проходимца Бита Осинника и устроившегося в своем любимом темном углу Бродяжника — никак не ощущалось и благодушной атмосферы дружеских посиделок не портило. Пока по крайней мере. Только успел порадоваться трактирщик, как по внезапно смолкшему гулу голосов понял, что что-то опять пошло не так.

Харадримская ведьма, как ее уже начали называть многие с легкой руки не в меру болтливой Линды, наконец встала и соизволила спуститься, медленно и осторожно, крепко держась за перила. Еще раз проверить затылком прочность пола в Гарцующем пони ей явно не хотелось, да и не могла она по лестнице скакать со своей непонятно откуда взявшейся и так и не прошедшей хромотой. Лекарь недоуменно развел руками, не найдя никаких травм и повреждений — девчонке ничего не должно было мешать прыгать, как раньше.