Смерть раньше смерти

Адвокат немедленно бросился на помощь, придвинул Нинаберу стул, осторожно усадил.

— Оливер, дело совершенно ясное. Жестокость и зверство в чистом виде. Сейчас им не старые времена. Они оба станут безработными.

— Фил, я готов все забыть.

— Тише, Оливер!

Нинабер посмотрел на Яуберта:

— Я не подам на вас в суд, если вы прекратите меня преследовать.

Потрясенный, Яуберт молчал. Он даже дышать боялся. Боялся думать. Он просто смотрел на Нинабера. Петерсен уставился в стену.

— Пошли, Фил, — сказал Нинабер и зашагал к двери.

Адвокат схватил кейс, блокнот и ручку и засеменил за клиентом на своих коротеньких ножках. Нинабер открыл дверь и вышел. Адвокат вышел следом и захлопнул за собой дверь.

Петерсен слегка склонил голову и массировал руку, которой он ударил Нинабера.

— Извините, капитан.

— Ничего, Леон. — Яуберт сел за стол и достал сигареты. Закурил, выдохнул к потолку струйку дыма. — Ничего. Я тоже думаю, что этот богатый белый ублюдок нагло врет.

29

Яуберт и Петерсен пошли в комнату отдыха, налили себе по чашке кофе. Они сидели рядом, обхватив чашки ладонями. У стены стояли складные пластмассовые стулья. Сейчас стулья были сложены. В комнате отдыха было тихо — не то что по утрам.

— Капитан, я все просрал.

Яуберт вздохнул.

— Что верно, то верно, Леон. — Он отпил глоток невкусного кофе. — Тебе надо научиться сдерживаться.

— Знаю.

Петерсен уставился на свою чашку, наполненную мутноватой жидкостью цвета грязи. Над кофе клочками поднимался пар.

— Эх, капитан, трудно мне придется. Жена меня…

Лейтенант уронил голову на грудь и глубоко вздохнул.

— Что такое, Леон?

Петерсен поднял голову к потолку, словно искал на нем помощи. Потом медленно выдохнул:

— Жена хочет меня бросить.

Яуберт ничего не сказал.

— Она недовольна, что меня никогда не бывает дома. Говорит, дочкам нужен отец. Говорит, что даже отчим лучше родного отца, которого они никогда не видят. И еще она говорит, что в любом случае денег на все не хватает. Ты работаешь как начальник, а платят тебе как садовнику. Вот что она говорит. Ну и что я могу ей ответить, капитан? Нагрубить? — Петерсен посмотрел на Яуберта, но тот ничего не мог ему сказать. — Знаете, когда мы с женой последний раз… когда… Много месяцев назад. А тут еще Барт де Вит велит мне повышать раскрываемость. Мол, он хочет меня повысить не только потому, что я чернокожий. «Политика позитивных действий», чтоб ее… Я вдруг стал «чернокожим»! Я больше не цветной, не мулат паршивый, а «чернокожий». Меня сразу перевели в другой класс. И я должен показывать всем пример. Я вас спрашиваю, капитан, что мне делать? Да я показываю пример уже много лет, черт меня побери, вот только мое жалованье оставляет желать лучшего. И не только мое. У всех нас так. У белых, черных, коричневых. На нас валятся все шишки, все убийства, смерти, изнасилования, мы сутками занимаемся поганцами, которые стреляют в людей, и богатенькими белыми, которые ведут себя так, словно тебя тут нет, и вынуждены подчиняться начальнику, который говорит, что ты должен показывать всем пример, и профсоюзу, который говорит: не волнуйся, все будет хорошо, и с женой, которая угрожает бросить…

Петерсен отпил большой глоток кофе и снова глубоко вздохнул. Потом наступила тишина.

— Леон, мы его возьмем.

— Нет, капитан, я просрал все дело.

— Временное отступление.

— Что дальше, капитан?

Они услышали в коридоре быстрые шаги.

— Хочу установить за ним слежку.

Оба выжидательно смотрели на дверь. Скоро на пороге показался дежурный сержант:

— Капитан, звонит Геррит Сниман. Он просит вас. Можете поговорить у меня в кабинете.

Взяв трубку, Яуберт услышал взволнованный голос Геррита Снимана:

— Капитан, я нашел Элинор Дэвидс!

— Кого?

— Женщину, которая обвиняла Макдоналда в изнасиловании.

Яуберт напряженно пытался вспомнить, кто такая Элинор Дэвидс. Сниман правильно истолковал затянувшееся молчание.

— Дело было два года назад, капитан. Она еще потом отозвала иск.

— Ах да.

— Капитан, она проститутка.

— Вот как?

Все интереснее и интереснее.

— И у нее имеется огнестрельное оружие. Пистолет «смит-и-вессон» модели «Эскорт».

У Яуберта екнуло сердце.

— Капитан, она уверяет, что у нее есть алиби, но, по-моему, она лжет.

— Геррит, мы едем.

— Отлично! — Сниман понизил голос и доверительно продолжал: — Странная она женщина, капитан. Цветная, а волосы вытравлены до белизны, и одевается во все черное. Высокие сапоги, узкие брюки, рубашка. Плащ, даже…

«В таком длинном черном плаще, как у Бэтмена. И сапоги черные, и волосы. Ангел смерти». Яуберт вспомнил рассказ бродяги Геркюлеса Янчеса в полицейском участке Гарденз. Толстогубый адвокат Нинабера сказал бы, что он запомнил показания бродяги дословно…

— Геррит! — воскликнул Яуберт.

— Что, капитан?

— Ты говоришь, у нее светлые волосы.

— Белые как снег.

Нельзя до конца доверять показаниям бродяги, чьи мозги наполовину расплавились от дешевого пойла.

— Где ты сейчас?

— В Хаут-Бэй. В агентстве эскорт-услуг «Дьяволицы Чарли».

— Никуда не уходи. Мы с Леоном скоро будем.