Другой вопрос возникает, когда мы говорим о постмодерне, поскольку он не обязательно лишен религиозных настроений. Постмодернизм не обязательно атеистичен, он эклектичен и комбинирует частички верований. Тем не менее это широко обсуждаемое слово обычно используется для обозначения индивидуальных интерпретаций жизни, не приверженных всеобъемлющим идеологиям. Хотя я сомневаюсь в масштабах и значении «постмодернизма» для подавляющего большинства людей, важно обрисовать мировоззрение, которое небольшая группа мыслителей идентифицирует как типичное для нашей эпохи. Оно изображает индивидуалистический мир, избавленный от образа жизни, основанного на традициях или добровольной приверженности коллективным верованиям и идеологиям; оторванный от любого общепринятого образа мыслей и действий, человек стоит особняком в мире фрагментированных образов, звуков и запахов.
В более фундаментальном смысле утверждалось, что этот одинокий человек воспринимает время и пространство совершенно по-новому[748]
. С точки зрения времени высокая скорость потребления или удовольствия заменяет медленную, фастфуд заменяет длительные приемы пищи, тренировка в спортзале заменяет долгую загородную прогулку. В отношении пространства мы обнаруживаем растущее единообразие во всем мире: торговый центр или центральный проспект похожи на любой другой. Отели по всему миру могут быть одинаковыми. Мода и музыка быстро переходят с места на место; время как будто коллапсирует, везде одно и то же место, «объективность рассеивается»[749].В то время как значение постмодерна для человеческой идентичности широко обсуждалось, относительно немногие почувствовали необходимость включить в свой анализ и смерть. Тони Уолтер предложил классифицировать типы смерти как традиционные, модерные и постмодерные[750]
. Предыдущие главы этой книги, посвященные этническим религиям, иллюстрируют традиционный тип, а современный тип охватывает как христианские, так и коммунистические обряды. Когда Уолтер подчеркивает факт индивидуального выбора при планировании собственных похорон и даже при подходе к смерти, он благоразумно указывает на тот факт, что даже самый индивидуалистичный человек по-прежнему нуждается в сотрудничестве с другими для достижения желаемых целей. Его внимание фокусируется на идее «переговоров». «Новая власть смерти и умирания — это не власть автономного индивида или постмодерного потребителя, а власть людей, которые ведут переговоры друг с другом и находятся под влиянием того, что видят, слышат и читают»[751]. В этом Уолтер прав; обряды смерти требуют сотрудничества. Но в еще одном важном отношении они также требуют, чтобы люди сговаривались. Хотя атеисты могут интерпретировать это как сговор, вовлечение в мошенничество, я подозреваю, что есть более позитивное измерение сговора в каком-то ритуале, особенно когда он связан с вновь созданным символическим событием. Человек соглашается сделать что-то для кого-то, несмотря на то что это может показаться необычным или странным. Как бы то ни было, ритуал остается социальным, подразумевая согласие в том, что должно произойти какое-то символическое событие.Мой собственный ранний и краткий анализ постмодернизма и смерти отличался от предложенного Уолтером, поскольку я стремился показать, что само тело стало основным объектом беспокойства, будь то с точки зрения его физического здоровья или социального имиджа[752]
. Внимание к внутренней среде тела через здоровое питание и клубы здоровья или к внешней среде, связанной с модной одеждой или популярными праздниками, служит для подчеркивания того факта, что тело — это актуальная и неизбежная реальность, достойная внимания. Здесь я соглашусь с точкой зрения Зигмунта Баумана, что человеческое тело является «единственным видимым свидетельством непрерывности» в мире постмодерна или, в понимании Дэвида Харви, потеря уверенности в прежних категориях привела к «возвращению к телу как несводимой основе для понимания»[753]. Вместо того чтобы разделять приверженность какой-то абстрактной философии, многие разделяют чувство значимости личного благополучия, которое часто помещается в более широкие рамки экологической повестки. Это одна из основных причин, по которым я сомневаюсь в постмодернизме с его чрезмерным упором на индивидуалистические изолированные мнения. Средства массовой информации и различные политические и общественные движения служат для вербовки людей, по крайней мере для поиска их симпатий, если не фактического членства в группе, связанной с определенными идеалами жизни и мира. Очень многие согласны с заботой о теле, они покупают продукты, которые, как считается, способствуют его развитию, и признают важность защиты мира от загрязнения.