Смерть, ритуал и вера. Риторика погребальных обрядов

Рене Жирар, лингвист, историк и философ культуры, в работе «Насилие и священное»[269] помещает насилие в основу общества. Он делает это, потому что считает, что насилие лежит в основе человеческой природы. В его работе предложен анализ «Тотема и табу» Фрейда в ответ подавляющему большинству антифрейдистов и некоторым фрейдистам, которые, по словам Жирара, хотят «утопить» его «в насмешках, безразличии и забвении»[270]

. По Жирару, религия существует для борьбы с насилием, и для него «подлинное сердце и тайную душу священного составляет насилие»; ритуал в этом случае функционирует как механизм очищения насилия, который необходим, если мы хотим «удерживать насилие за пределами сообщества»[271]. С насилием справляются посредством жертвоприношения; действительно, религию можно определить как «все феномены, связанные с воспоминанием, поминанием и продолжением единодушия, всегда в конечном счете построенного на убийстве жертвы отпущения»[272]

. Но все это скрыто от людей в повседневной жизни, потому что человечество не может «прямо смотреть на бессмысленную наготу своего собственного насилия, не рискуя этому насилию отдаться»: он даже интерпретирует сексуальность как нечистоту, «поскольку [она] связана с насилием»; соответственно, «причина ритуальной нечистоты — насилие»[273]. Он считает, что причина, по которой религия становится менее значимой во многих современных обществах, состоит в том, что теперь правовые процессы, лежащие в основе судебной системы, спасают нас от мести[274]

. Хотя Жирара больше всего интересуют жертвенные смерти, он считает, что даже обычная смерть, «подобно всякому переходу», содержит потенциал насилия, не в последнюю очередь потому, что она часто вызывает среди выживших разногласия по поводу собственности[275].

Однако многие из рассуждений Жирара оказываются далеко не безупречны, когда подвергаются детальному исследованию с точки зрения академических дисциплин, из которых он черпает свою излишне аккуратную теорию насилия и козла отпущения. Это убедительно показал Джон Даннилл, мастерская критика которого демонстрирует, среди прочего, отсутствие интерпретации идеи «дара» в описании Жираром жертвы[276]

. Даннилл выступает за взаимодействие богословских и антропологических представлений о жертвоприношении, а также о человеческом теле, чтобы понять феномен жертвоприношения, которое может стать основой христианского самопонимания и образа жизни. Его тройственная схема, включающая понятия «обмен, трансформация и действие», напоминает и явно соотносится с идеей Блоха об отраженном завоевании, обсуждавшейся в главе 1, за исключением того, что Даннилл привносит мощную христианскую теологическую рамку — видение «большей жизни», которое достигается в результате обменов, заключенных в жертвоприношении, особенно в жертве Христа, Евхаристии и «динамичном и вдохновляющем компоненте религиозной культуры», включая идею Святой Троицы[277]. Хотя четко определенные аспекты богословских мотивов Даннилла, раскрывающие его собственный взгляд на практическое благочестие и религиозное рвение, могут больше понравиться христианам, чем другим читателям, его исследование остается ценным, поскольку он демонстрирует глубокие знания при критическом исследовании текстов, которые многие, возможно, чересчур охотно принимали в духе работ Жирара.

Военная жертва