Смерть, ритуал и вера. Риторика погребальных обрядов

Эта глубоко укоренившаяся вера в воскресение мертвых, которая сама по себе является отличительной чертой раннего христианства, вероятно, способствовала утверждению захоронения в качестве предпочтительной формы погребального обряда, хотя по этому поводу ведутся некоторые споры[476]. Для первых христиан, которые были евреями, обряд следовал за давно установившейся иудейской практикой захоронения, часто двойного, с использованием склепов для сухих костей, что стало ассоциироваться с верой в воскресение еще до времен Иисуса, о чем свидетельствуют противоположные взгляды фарисеев и саддукеев, о которых говорилось в предыдущей главе. Ранние христиане, которые были, например, римлянами, в конечном счете заменили традиционную кремацию на погребение. «Например, на одном римском кладбище в начале второго века встречается только кремация, в середине века смесь кремации и ингумации, в то время как к концу века погребение было преобладающим»

[477]. Для христиан воскресение будет способом входа в небесные владения, где спасение будет познано полностью. Хотя вера в то, что Иисус воскрес, оставив после себя только пустую гробницу, на протяжении веков определяла выбор захоронения, а не кремации для последующих поколений христиан, по всей Европе существовали смешанные обычаи, поскольку некоторые христиане сохраняли прежние обряды смерти, включая кремацию. Конечно, не следует слишком упрощенно рассматривать идею о том, что воскресение Христа было доктринальной проблемой, которая немедленно привела к тому, что кремация уступила место погребению в соответствии с неким доктринальным императивом, не в последнюю очередь из‐за влияния веры в души[478]

. К тому моменту, когда Августин написал свой труд «О граде Божьем» в V веке, ему было легко описать христианскую традицию, твердо держащуюся за веру как в бессмертную душу, так и в воскресение тела (XX: x, xx; XXII: v). Для него важно тело воскресения; считаются даже мертвые младенцы, потому что они «дивным и мгновеннейшим действием Божиим получат то тело, которое имело развиться у них с течением времени» (XXII: xiv). Хотя и не так уверенно, он также не отрицает возможности того, что и не родившимся детям будут предоставлены тела (XXII: xiii). Он даже обсуждает, сохранят ли женщины свою женскую природу на небесах, и решает, что да (XXII: xvii). И уж точно Августин предполагает, что погребение стало нормой для всех христиан.

В весьма информативном исследовании смерти в религиях древности Джон Дэвис ссылается на Евангелие от Иоанна (Ин. 19: 41), в котором говорится о новом гробе, «в котором еще никто не был положен», и утверждает, что «гроб означает территорию, династию и племя. Новая и пустая гробница Иисуса знаменует реальное начало новой религии»[479]. Это, конечно, не главная особенность Евангелия от Иоанна и всей литературы Нового Завета в целом, где большое внимание уделяется новому сообществу, основанному на духовной силе, связанной с воскресением Иисуса. Хотя кремация была широко распространена в античном мире, переход христианства в статус новой религии Римской империи привел к тому, что языческая кремация уступила место христианским захоронениям, к VI–VII векам нашей эры уже окончательно. Джон Дэвис показал, как раннее христианство, особенно приобретя государственный статус, переместило своих мертвецов в города, располагая их вокруг и внутри церквей

[480]. Такое изменение означало и важный символический переход от останков, размещенных за пределами города в подземных залах, к оказавшимся внутри города и над землей. Таким образом, христианская забота о своих умерших становилась все более публичной и подчеркивала положительное утверждение смерти и победы Иисуса над ней. Ценные умершие в христианстве означали силу творческого духа, а не разложение. Сами мертвые стали проповедью против смерти.

Апофеоз и имперские божества

Важный контекст, в котором христианские взгляды на смерть и погребальные обряды утвердились в качестве мощного средства решения проблемы смертности, касался личности императора. В мире имперского Рима и погребальных обрядах поздних императоров, после Юлия Цезаря и его официального обожествления, человеческая личность умершего императора, как полагали, преобразовывалась и получала божественный статус[481]. Предки также были заметны, их бюсты или изображения несли во время похоронной процессии, а вербальный аспект особо проявлялся в официальных похоронных речах.