Смерть старателя

Ахметшахов приостановился, потому что не мог зримо представить, как можно в тайге, без инструмента сделать такую операцию, и поэтому съездил в больницу, где лежал этот молодой парень. Хирург объяснил, что под наркозом заново вскрыл швы на ноге у Осинкина, вытащил леску, которой Цукан сшил кожу и мышцы.

— Должен признаться, случай уникальный. — Врач приподнял одеяло над забинтованной культей Осинкина, показывая, что всё действительно так. — Я сохраню эту леску, а то коллеги в Якутске не поверят. И обязательно сделаю описание операции со слов автора. Может быть, опубликуют в «Медицинском вестнике».

Поэтому Ахметшахов смягчая свой официальный тон, сказал:

— Я хотел бы вам, Аркадий Федорович, помочь от себя лично.

— Мне не нужна ваша помощь, — ответил Цукан и резко отодвинул в сторону чашку.

— Напрасно. Я не собираюсь вас вербовать в агенты. У нас хватает добровольцев. — Ахметшахов даже слегка улыбнулся. — Я получил копию вашего личного дела из архива МВД Магаданской области. Прочитал о ваших военных наградах. Там есть ходатайство генерал-майора Маторина, перечислены боевые заслуги. Я готов помочь с полной реабилитацией.

— Но я же по уголовной статье проходил?

— Это сейчас неважно. Уверяю, мы подготовим документы, и вам будет возращено воинское звание, награды, вы получите удостоверение участника войны с гитлеровской Германией.

Цукан сидел, понуро опустив голову. Он боялся, что потекут слезы от нахлынувшей давней обиды.

— Понимаю, обижены, что применили к вам спецсредства, что попали в психушку. Да, мы поступили жестоко. Но это война! Внутренняя война. Если бросить руль, то машина пойдет под откос… Ну, заполняйте же бланк заявления. Тут нет никакого подвоха, клянусь вам.

Провожая к выходу, Ахметшахов сказал: «Полагаю, мы еще встретимся, за рюмкой чая обмоем ваши наградные документы… И тогда расскажете мне, по секрету, как сумели переиграть оперативный отдел уфимского кагэбэ и меня лично с самородком Монах». — Он рассмеялся искренне, как умеют смеяться молодые люди из-за какого-нибудь пустяка.

Цукан лишь кивнул, ему было совсем не смешно. Он особо не завидовал, но иногда пробивало горькой досадой, когда кто-нибудь у билетных касс размахивал удостоверением участника войны или сидел в президиуме 9 мая, сверкая начищенными медалями. Ветеранов поздравляли, пионеры дарили цветы… А его обносили, словно пустое место, словно не пластался в окопах и под обстрелами и не валялся в госпитале с пробитой башкой.

Ахметшахов смотрел в седой затылок с залысиной, на сутуловатую спину и думал, что, видать, крепко досталось мужику за последние годы. Ему запомнился Цукан напористый, наглый и очень сильный физически, он избил двух агентов, подсаженных к нему, чтобы вести внутрикамерную разработку. Когда говорил ему про добровольных агентов, то невольно лукавил. На каждого оперативного работника приходилось около десятка агентов, как того требовали в республиканском управлении, но мало попадалось толковых и умных. А таких, как Цукан, работающих на золоте, не было вовсе, а хотелось иметь. И он думал, что со временем сумеет это осуществить. Игра стоит свеч, как говорили раньше картежники.

Весной в Алданском отделении КГБ представители управления провели проверку, что было совсем неожиданно. Упор сделали на агентурно-оперативную деятельность. Попытались выявить несоответствие заявленных дел и фактических, особенно по делам оперативной профилактики. Старший следователь десятого отдела майор Труш с недовольным лицом перебирал стопу дел оперативного учета: «Двадцать два дела! Не многовато ли на ваш отдел? — спрашивал, намекая на то, что если обнаружит пустышки, то капитану Ахметшахову будет трудно оправдаться. — Еще девять дел оперативного наблюдения. И даже два дела оперативной разработки. Видимо, медаль капитану придется давать», — насмешничал Труш, обращаясь к сотруднику из отдела по работе с кадрами. А тот охотно откликнулся на шутку: «Лучше, орден Сутулова».

Майор был настроен предвзято, ему поначалу казалось, что дела не обеспечены агентурой, позволяющей контролировать поведение объектов, взятых под наблюдение. Но постепенно отмяк. Он три дня просидел в Нерюнгринском районе, в этой забытой богом дыре, где начальник отделения с утра поливал себя обильно одеколоном, чтобы перебить «выхлоп», а документация оказалась в ужасном состоянии, из-за чего Труш, как ни сдерживался, а вспылил. В итоге написал подробный отчет с перечнем недостатков в работе, где главным было отсутствие полноценной вербовки, профилактической работы, ДОПы оформлены скверно. Мог бы смягчить формулировки, если бы старший лейтенант покаялся, а он стал предлагать пойти на мировую и замять это дело с помощью обильной выпивки и поездки на охоту с районным прокурором.

В делах по профилактике майор не нашел серьезных нарушений. Зато отыгрался на явочной квартире.