Смерть титана. В.И. Ленин

Вступало в строй совместное детище российской монархии и народившегося российского капитализма — Транссибирская магистраль. В соответствии с веянием времени каторжан и политзаключенных начинали перевозить по железной дороге. Сплошное железнодорожное движение было открыто уже до Красноярска. Шла обкатка «процесса перевозки арестантов», и большинство моих товарищей, отправляющихся в ссылку, прошли ее. Здесь совмещалось «новое» и «старое». Всех арестантов сначала «накапливали» в Москве, в Бутырской тюрьме. Обычно эти сборы велись в «Часовой башне». Порой здесь скапливалось до пятидесяти политиков зараз. Вот это была конференция! Вот это был обмен мнениями и сведениями! Потом все отправлялись месить грязь на знаменитом тракте. Но тут уже наступила эпоха решительных нововведений, и как раз группу социал-демократов «на пробу» первой отправили в десятидневное путешествие в отдельном вагоне по железной дороге. К этому времени я, уже прибывший самостоятельно в Красноярск, там встречал своих товарищей. Вот тут и возникла удивительная сцена, о которой не лишним букет рассказать.

Мое путешествие было довольно комфортабельно и очень поучительно. Поезда тогда ходили не так быстро, как в дальнейшем, и огромную страну можно было изучать из вагонного окна в отчетливых подробностях. Мои визуальные представления накладывались на то, о чем я целый год читал и что конспектировал: статистические сборники разных губерний России. Так что же в сознании оставалось в виде ярких, запоминающихся образов? Отдельные картины быта или та социальная и статистическая подкладка, которая стояла за самобытной народной жизнью? Что я угадывал, вглядываясь на станциях в узоры человеческих отношений, в лица пассажиров первого и второго классов, в лица кочегаров, стрелочников, дорожных рабочих, крестьян и крестьянок, пришедших к поезду, чтобы продать нехитрый продукт собственного хозяйства: кринку молока, миску соленых грибов или жареного куренка? Что я угадывал: верность этих живых картин скучному статистическому тексту отчетов и сборников или новые веяния и тенденции нашей общей народной жизни?

Как хорошо помнится это мое замечательное путешествие по России! Я никогда не писал, как уже заметил, дневников. Эта сосредоточенная внутренняя работа отнимает, должно быть, много сил и времени от основной и глубинной. Но я всю жизнь писал, не особенно жалуя этот жанр, довольно много писем.

Так что же помнится теперь по истечении нескольких десятков лет? Цитировать ли мне все по памяти, или попросить кого-нибудь покопаться в архивах и найти мои письма к матери? Мама, вопреки всем правилам конспирации, которой я ее безуспешно учил, сохранила все мои письма, видя в них живую связь с сыном. А сын даже не смог приехать перед ее смертью, чтобы проститься.

Уж коли зашла речь о правилах конспирации, напомню их для будущих революционеров. Эти правила мы вырабатывали и формулировали, обмениваясь мнениями, с Мартовым, который раньше меня стал изучать науку нелегальщины. Во-первых, никогда не называть ни друг друга, ни отсутствующих членов организации — даже когда говоришь с глазу на глаз — их действительными именами. Во-вторых, никогда не писать своим товарищам по подпольной работе «невинных» писем. В письмах же шифрованных не упоминать имен. В-третьих, не ходить по улицам с какими-либо свертками, даже самого бытового содержания. Никогда на улицах не раскланиваться со своими товарищами. Даже не бросать приветственных взглядов. Все это может привлечь внимание и к твоим товарищам, и к тебе. Никому не задавать лишних вопросов. В-четвертых, никогда не идти к месту, где ты должен быть, прямым путем. Близкий путь — это путь порою не самый верный. Ну, а пятое элементарно: в комнате надо говорить, понизив голос.

Тем не менее вернемся к письмам, которые я писал маме.

Особенно хорошо я помню станцию Обь. Огромный железнодорожный мост через широченную реку еще не был построен. На одном берегу железная дорога заканчивалась, а на другом как бы начиналась заново. Пассажиры должны были перебираться самостоятельно с западного на восточный берег реки и уже там снова брать билет до пункта назначения.

«Пишу тебе, дорогая мамочка, еще раз с дороги. Остановка здесь большая, делать нечего, и я решил приняться за дорожное письмо — третье по счету. Ехать все еще остается двое суток. Я переехал сейчас на лошадях через Обь и взял уже билет до Красноярска. Так как здесь движение пока «временное», то плата еще по старому тарифу, и мне пришлось отдать 10 р. за билет + 5 р. за какие-нибудь 700 верст!! И движение поездов здесь уже совсем непозволительное. Эти 700 верст мы протащимся двое суток. Дальше, за Красноярском, движение есть до Канска, т. е. на 220 верст, а всего до Иркутска около 100. Значит, придется ехать на лошадях, — если придется. На эти 220 верст железной дороги уходят тоже сутки: чем дальше, тем тише ползут поезда.