Смерть титана. В.И. Ленин

В «Друзьях народа» приходилось сразу решать комплекс идейных вопросов. Интересовал ли кого-нибудь старый непоследовательный чудак Михайловский? За 17 или 20 лет до того, как я написал «Друзей народа», Михайловский сам, когда был еще молод и, наверное, не приобрел буржуазные удобства и восторженных буржуазных почитательниц, достаточно определенно защищал основы революционной теории именно Карла Маркса в «Отечественных записках» — «Карл Маркс перед судом г. Ю. Жуковского» — и трезво оценивал эту доктрину — «По поводу русского издания книги Карла Маркса». Куда, спрашивается, все это делось? Проелось? Каким образом испарился революционный пыл?

Собственно, в концентрированном виде в «Друзьях народа» был поднят и еще один вопрос — крестьянский. Дело даже не в том, что при популярности «Русского богатства» надо было дать ответ Кривенко, нагородившему массу чепухи. Крестьянский вопрос в России, крестьянской стране, — это всегда вопрос главный. Потом, после Октябрьской социалистической революции (желающие могут по-прежнему называть ее октябрьским переворотом; называйте октябрьским переворотом, окончившимся социалистической революцией!), меня будут упрекать в непоследовательности. Революцию мы выиграли потому, что объединились с крестьянами, а дескать, в 1894-м в «Друзьях народа» я презрительно отмахнулся от народнического представления о том, что Россия может «перепрыгнуть» капиталистический этап развития и очутиться прямо в социализме. Да не забыл я соображение Маркса о крестьянстве, зафиксированное еще в «Манифесте»! «Среднее сословие: мелкий промышленник, мелкий торговец, ремесленник и крестьянин — все они борются с буржуазией для того, чтобы спасти свое существование от гибели, как средних сословий. Они, следовательно, не революционны, а консервативны. Даже более, они реакционны: хотят повернуть назад колесо истории». Не «Манифест» устарел, а со времени его написания минули годы и годы. А если говорить о «Друзьях народа», надо начинать с того, что это уже разное в социологическом плане крестьянство и здесь прошло почти 25 лет, российский капитализм достиг неимоверной концентрации, вступив в фазу империализма. Крестьянин, прошедший через войну… В 1917-м стояли не только вопросы теории, но и вопросы тактики. В конце концов получилось.

Можно и съязвить, конечно: насилие — вот Бог истории. Может быть, со временем и отыщутся революции в шелковых перчатках, но они, наверное, будут потом, в другом веке. И надо внимательно посмотреть, может быть, просто один разряд буржуазии, скажем, чиновничьей, меняет другой разряд — буржуазии служивой. Даже не буржуазии, а партократов, наподобие наших, сегодняшних, а буржуазией они станут потом. Но так можно думать только сегодня, когда за спиной три русские революции, одна из которых социалистическая. И пора напомнить для возможного читателя, что такое социализм и как я его представлял себе в 1894 году. Социализмом называются протест и борьба против эксплуатации трудящегося, борьба, направленная на полное уничтожение этой эксплуатации. Полное уничтожение, на это мы надеялись в 1917-м, потому что при диктатуре пролетариата эксплуатировать-то вроде некому…

Дальше у меня было какое-то рассуждение о тенденции публициста Кривенко «стоять за надел» — вот это и было главным. Это была все та же самая народническая идея, но теперь уже, когда прошло несколько десятилетий со дня ее рождения, в самом гадком ее исполнении. В исполнении буржуазно-мещанском. Вопросы землевладения, столь актуальные после реформы, совершенно загромоздили от исследователя экономику деревни. Наделы? Выкуп? Четвертина? При своем возникновении, в своем первоначальном виде теория народничества обладала определенной стройностью — она допускала справедливость представления об особом укладе народной жизни, теория предполагала коммунистические инстинкты «общинного» крестьянина и потому видела в крестьянине прямого борца за социализм. На практике пришлось убедиться в наивности представления о коммунистических инстинктах мужика. Внутри самого крестьянства складываются классы буржуазии и пролетариата. Тогда «просвещенное общество» решило, что во всем виноваты правительство, абсолютизм, и огонь критики и борьбы был направлен на него. Но вот что интересно: многие социалисты-народники, не принимающие теории социал-демократов, при агитации против правительства за достижение политических свобод, обращают, однако, свое внимание на рабочую среду. Они убедились эмпирически, что только в ней, в рабочей среде, можно найти по-настоящему революционные элементы. Но они смотрят на рабочего не как на единственного борца за социалистический строй — вот точка зрения и «Манифеста», и социал-демократов. (В свою очередь, должен сказать, что эта точка зрения подверглась у меня в 1917 году определенной деформации.) Он для них человек, наиболее страдающий от современных порядков. Таскай каштаны из огня для буржуазии, рабочий! Они отвлекают рабочих от их главной и прямой задачи — организации социалистической рабочей партии.