Смерть в белом галстуке. Рука в перчатке

– Вам почти ничего не придется говорить.

Он начал посвящать ее в детали. Она слушала внимательно и повторяла даваемые им указания. Покончив с этим, он встал и посмотрел на нее.

– Прошу вас простить меня. Нехорошо, что я пытаюсь выставить все это в несерьезном свете. Для вас это действительно очень неприятное дело. Но соберитесь с духом. Бриджет не обязательно об этом знать, хотя на вашем месте я бы рассказал ей. В ней много мужества, к тому же современная молодежь не придает такого значения всему тому, чему придавали мы. Моя племянница Сара разглагольствует о людях, рожденных в браке и вне брака, так, словно вероятность тут пятьдесят на пятьдесят. Честное слово, Эвелин, я бы не удивился, если бы ваша дочь нашла определенное романтическое удовлетворение в той истории, которую вы так старательно от нее скрывали.

– Это было бы почти забавно, не правда ли? – Леди Каррадос посмотрела в полные сочувствия глаза Аллейна. Она протянула руку, и он крепко сжал ее в своих.

– Родерик, – проговорила она, – сколько вам лет?

– Сорок три, моя дорогая.

– Мне сорок. – И рассеянно прибавила, как это делают женщины: – Разве не ужасно?

– Чудовищно, – улыбнулся ей Аллейн.

– Почему вы не женились?

– Моя матушка говорит, что пыталась нас с вами сосватать. Но тут появился Пэдди О’Брайен, и у меня уже не было шансов.

– Как странно это сейчас звучит, не правда ли? Если только вы не шутите. Я не помню, чтобы вы когда-нибудь обращали на меня особое внимание.

Он видел, что Эвелин достигла такого успокоения, которое иногда следует за крайним эмоциональным напряжением. Она говорила размеренно, со своей обычной нежной веселостью. Казалось, будто ее разум стал таким же слабым и безвольным, как и тонкая рука, которую Аллейн все еще держал в своих ладонях.

– Вам надо жениться, – рассеянно сказала она и добавила: – Мне пора идти.

– Мне тоже. Я провожу вас до машины.

Когда Эвелин уехала, он секунду-другую глядел ей вслед, потом с сомнением покачал головой и отправился на Чейн-Уок.

Любовная интерлюдия

Аллейн знал, что тело его друга уже привезли домой, и не понимал, только ли поэтому ощущает его присутствие. Пожалуй, в доме было нисколько не тише, чем накануне утром. Правда ли, что мертвые действительно создают вокруг себя такую сильную магическую ауру? А потом он почувствовал запах лилий, и глухой и нарочитый холод погребального ритуала окутал его сердце. Аллейн обернулся к старому дворецкому Банчи и увидел, что тот находится в состоянии, которое так часто встречается у верных слуг в викторианской мелодраме – человек явно только что плакал. Его глаза покраснели, на лице еще виднелись следы слез, а губы дрожали. Он проводил Аллейна в гостиную Милдред. Когда она поднялась ему навстречу, в своей тусклой черной одежде, он увидел в ее лице тот же тягостный отпечаток скорби. Лицо Милдред выражало осознание тяжелой утраты, и хотя Аллейн знал, что за этим стоит истинное горе, почувствовал раздражение и глубокое отвращение к формальной стороне смерти. Мертвое тело не было уже ничем, кроме нестерпимого шаржа на того, кого ты некогда любил. Оно напоминало о бесконечном унижении достоинства, и тем не менее люди окружали своих покойников глуповатой торжественностью, просили, как вот сейчас Милдред, особым, приглушенным голосом посмотреть на них.

– Я знаю, вы хотели бы взглянуть на него, Родерик.

Он последовал за ней в комнату на первом этаже. Немилосердный запах цветов был здесь так тяжел, что висел в холодном воздухе, словно туман. Комната была наполнена цветами. В центре, на трех покрытых тканью опорах, лежало в гробу тело Роберта Госпелла.

У него было лицо пожилого младенца, возвеличенное знанием некоей ужасающей тайны. Аллейна лицо не взволновало. Все мертвые лица выглядят одинаково. Но маленькие пухлые ручки, которые при жизни двигались с четкой, стремительной выразительностью, были послушно сложены, и когда Аллейн увидел это, глаза ему заволокли слезы. Он ощупью стал искать в кармане носовой платок, и пальцы нащупали букетик розмарина из сада мистера Харриса. Серовато-зеленые острые листочки, жесткие, несентиментальные, пахли солнцем. Когда Милдред отвернулась, он отдал их покойнику.

Потом вернулся с ней в гостиную, и она начала рассказывать ему о приготовлениях к похоронам.

– Брумфельду, который, как вы знаете, стал теперь главой семьи, всего шестнадцать лет. Он сейчас за границей, со своим наставником, и не успеет на похороны. Мы не хотим нарушать его планы. Так что получается, ближайшие родственники – мы с Дональдом. Дональд держится замечательно. Он весь день был мне таким утешением. Совсем другой человек. А еще дорогая Трой перебралась ко мне и отвечает на все письма и всем занимается.