Смерть в подземке

Машина скатилась с пригорка, волоча за собой длинный хвост пыли, и нырнула в лес. Прямо в глаза забили короткие вспышки пробивающегося сквозь поредевшие кроны солнечного света, и Стрельцов опустил солнцезащитный козырек. Лес был смешанный, и дорога была сплошь устлана желтым ковром опавшей листвы. Это было красиво, но Петр Кузьмич чувствовал, что теперь до конца своих дней не сможет любоваться листопадом, не вспоминая при этом, как бежал, спасаясь от верной смерти, по шелестящим, разлетающимся в стороны красно-желтым осиновым листьям. Горечь поражения и ярость человека, у которого в самый последний момент прямо из-под носа украли верную победу, шли на убыль по мере того, как освещенная косыми лучами солнца, желтая от листвы и пестрая от теней лесная дорога, петляя, убегала назад.

— Главное, Гриша, всегда оставаться живым и свободным, — озвучил он свое настроение. — Пока человек жив и на свободе, он может все изменить — поражение превратить в победу, нищету — в богатство…

— Живым и свободным, да, — задумчиво повторил Банщиков, поглядывая то вперед, на дорогу, то в боковое зеркало — нет ли погони. Погони не было, по крайней мере пока, и Петр Кузьмич надеялся, что те, кто поджидал их в засаде, не заметили стоящую на верхушке пригорка машину. — Живым и свободным… — еще раз повторил Гриша и, резко перейдя от философии к насущным житейским вопросам, осведомился: — Вас куда — в больницу?

Его тон показался Стрельцову каким-то странным. В невинном на первый взгляд вопросе начальника оперативного отдела чудился какой-то подтекст, какой-то второй, скрытый смысл. Логика, которую постоянно превозносил Петр Кузьмич, мигом подсказала ответ на еще не сформулированный вопрос: Гриша Банщиков был хорошим учеником, исполнительным, инициативным работником и, как и его шеф, страшно не любил оставлять за собой хвосты, тщательно — вот именно до последней молекулы — уничтожая следы.

В сложившейся ситуации таким нежелательным следом, увы, являлся сам Петр Кузьмич — тяжело раненный, одурманенный лекарствами, полуживой от потери крови, остающийся в сознании исключительно благодаря железной силе воли и волшебному действию препаратов, недоступных широкой общественности. Его ждала тяжелая, сложная операция под общим наркозом, и как тут было не вспомнить штандартенфюрера СС Штирлица, объяснявшего своей беременной радистке, что все роженицы на свете кричат «мама» на родном языке? С работой Гриши Банщикова в «Скорпионе» было покончено, как и с самим «Скорпионом»; с его, Гриши, точки зрения, Петр Кузьмич тоже был конченый человек — ненужный свидетель, досадная помеха на пути к жизни и свободе.

Вывод не просто напрашивался — он был очевиден. При иных обстоятельствах друг Гриша давно лежал бы в придорожных кустах с пулей в голове, но Петру Кузьмичу был позарез нужен водитель, и это дало начальнику оперативного отдела прекратившего свое существование ЧОПа спасительную отсрочку, которую тот, следует отдать ему должное, использовал с толком. Ведь надо же, дурак, а сообразил, что, пытаясь облизать упавший маслом вниз бутерброд, рискует занозить язык!

— Послушай, Григорий, — деловито заговорил Петр Кузьмич, как бы невзначай опуская руку в карман куртки, где лежал пистолет. — Врачу надо будет дать денег, чтобы помалкивал, и вообще… Вот здесь у меня номер счета…

Банщиков вдруг резко ударил по тормозам. Петра Кузьмича швырнуло вперед, на ветровое стекло, а когда, ударившись головой, он откинулся назад, друг Гриша для верности коротко и сильно ударил его локтем в висок. Потеряв сознание, Стрельцов завалился на дверцу. Первым делом Банщиков вынул у него из кармана пистолет, почти беззлобно помянул хитрую сволочь и, не глуша мотора, вышел из машины. Обойдя ее спереди, он открыл дверь, и бесчувственное тело Стрельцова с шумом выпало оттуда на дорогу.

Оглядевшись по сторонам, прислушавшись и не услышав ничего, кроме шороха срывающихся с ветвей желтых листьев и шелестящего звука работающего на холостых оборотах мотора, Банщиков взял своего шефа и благодетеля за воротник куртки и волоком, оставляя в усеявшей дорогу листве широкую борозду, потащил в придорожные кусты. Шорох задевающих одежду ветвей и треск ломающихся под ногами сучьев продолжались недолго; наступила короткая тишина, потом ударил выстрел. Откуда-то сверху послышалось истеричное карканье напуганной этим неожиданным резким звуком вороны. Вскоре кусты раздвинулись, и на дорогу вышел, на ходу деловито пересчитывая солидную пачку стодолларовых купюр, живой и свободный Григорий Банщиков. Сунув деньги в карман камуфляжного бушлата, он вернулся за руль, хлопнул дверцей и дал газ, мысленно пожелав продолжающей хрипло каркать вороне приятного аппетита.

Глава 23