Смерть в Сонагачи

Стая дворняг, по ночам охранявшая вход в его переулок, заступила на дежурство. Шелудивая сучка с водянистыми глазами, вожак стаи, Тилу окрестил ее Мааги, стояла в сторонке и, склонив голову, помахивала хвостом в ожидании ласки. Он уселся на землю и коснулся грубой шерсти, нащупывая кончиками пальцев костлявый череп. Мааги ткнулась в него носом, призывая не останавливаться. Какое-то время Тилу посидел, вдыхая тепло доверчивого существа, которое ничего от него не требовало. По небу пронеслась стрела молнии, но из-за смога она не была яркой. Донеслись раскаты грома, как будто треснул хребет великана. Тилу обхватил голову собаки ладонями и заглянул ей в глаза:

— Мааги, приближается калбойшаки[71]. Этой ночью и ты, и твои друзья будете в безопасности.

Собака посмотрела на него злобными карими глазами, мерцающими в свете уличных фонарей. Выдохнула, обдавая Тилу своим запахом, встряхнулась и заковыляла прочь. Стая последовала за ней.

Тилу снял свою порванную сандалию и остаток пути прошел босиком.

Как это всегда бывало, муссонный ливень обрушился без предупреждения. Тилу остановился как вкопанный и вмиг промок до костей. Он поднял лицо к небу. Достаточно было сделать всего несколько шагов и завернуть за угол, чтобы оказаться дома. Рукой подать, но он не хотел двинуться ни на дюйм. Сквозь пелену потопа он смотрел на раскачивающиеся провода и представлял, что это высокие кокосовые пальмы. Что это они послали дождь, которого так ждал город, задыхаясь от летней жары.

Наконец Тилу медленно побрел к дому, придерживая сандалии в надежде, что их можно будет починить еще раз.

На бетонной плите, мостиком перекинутой между его порогом и сточной канавой, сидела Лали, обхватив колени руками; волосы прилипли к ее лицу, а сари слилось с телом как вторая кожа. Тилу был уверен, что ему показалось. Он мог бы понять, будь в его крови хоть капля алкоголя — уж как он жаждал его! — но ведь и пустой желудок рождает галлюцинации. Лали возле его дома, прямо перед ним, — должно быть, это мираж: он так много думал о ней, что вызвал ее образ одним своим горячим желанием.

Тилу направился к ней, приближаясь с осторожностью, чтобы не проснуться, опасаясь, что дождь смоет видение. Лали подняла него безмолвный взгляд, и он сел рядом, задаваясь вопросом, можно ли прикоснуться к творению его перегретого, зараженного любовью мозга.

Наверху, в комнате и половине коридора, которые он унаследовал, Лали показалась более реальной; она обретала плоть по мере того, как с нее стекала вода, заливая убогое жилище Тилу. Он завороженно наблюдал, как девушка выкручивает дождевую воду из своих длинных волос, заметил, что ее темная кожа покрыта синяками.

Переодевшись в одну из его старых рубашек, Лали спросила:

— Хочешь чаю?

Тилу все еще не мог поверить, что плод его воображения приготовит ему чай. Лали поймала его взгляд, улыбнулась, и он погиб. Ни слова ни говоря, проследовал за ней в коридорчик, где брезентовая штора вела заведомо проигрышную войну против двойного натиска ветра и дождя. Лали удалось разжечь керосиновую плитку, она нашла чай и сахар среди побитых банок для сыпучих продуктов и заварила чай. Тилу возблагодарил всех богов, когда осознал, что молоко в пол-литровом пакете Mother Dairy, купленном накануне, не скисло.

Лали протянула ему дымящийся чай, и Тилу заключил чашку в свои мозолистые пальцы, придвигаясь ближе к предмету своей любви, пока их плечи не соприкоснулись.

Они сидели в затененном углу выгороженной в коридоре кухоньки, частично укрытые брезентом, который сражался на последнем издыхании, угрожая рухнуть в любую секунду, оставив их на милость стихии. Сидели и наблюдали, как вспыхивают и гаснут огни на билборде с рекламой матраса: соблазнительная женщина все еще приглашала любого желающего в свои уютные объятия. Лали протянула руку, согретую чашкой, и Тилу схватил ее, прежде чем рука могла исчезнуть, цепляясь за ее пальцы изо всех сил. Красотка на матрасе мерцала во вспышках молнии, потому что свет на улице и в доме погас из-за внезапного отключения электроэнергии.

— Чертовы перегрузки, — пробормотал Тилу, пытаясь встать, чтобы найти свечи и спички.

Теперь уже Лали сжала его пальцы, отказываясь отпускать.

— Скоро появятся звезды, — прошептала она.

Тилу знал, что никаких звезд, конечно, не будет. Во всяком случае в такую бурю. Рекламируемый матрас с симпатичной сексапилкой заменял им все звезды в ту ночь. Они сидели, любуясь дождем, и дрожали, когда его брызги падали на одежды, высыхали и снова пропитывали ткань насквозь.

Однажды любимый любим навсегда, подумал Тилу, очень довольный собой. Он чувствовал, что наконец-то докопался до сути всей этой бурлящей неразберихи, как бы ее ни называли. Любовь есть любовь, и она чудесным образом остается неизменной, хотя путь к осознанию этой истины зачастую пролегает через самые невероятные безумства.