Смерть за добрые дела

– Да я не интересовался. Галя, что ли. Или Юля. Марта от нее в восторге была. Говорила: такая умница, столько всего знает! Даже странно, что полы в чужих домах моет.

* * *

Момент, как Юлия Ласточкина выходит из дома, городские камеры видеонаблюдения не поймали. Но в шесть утра, в паре кварталов от ее квартиры, девушка в темной куртке, кепке по самые глаза и с рюкзачком на спине садилась в такси. По номеру машины вычислили водителя, расспросили о раннем рейсе. Пунктом назначения была Опалиха – ближайший к Пореченскому крупный населенный пункт.

– Где вы ее высадили?

– У станции.

– И куда она пошла?

– Вроде на электричку… – неуверенно сказал водитель.

– Вроде?

– Отправилась в сторону вокзала. Но я уехал не сразу, остановился шаурму съесть и видел: она все это время на площади болталась. Хотя объявляли поезда и на Кубинку, и на Шаховскую.

Селиванов отправил оперативников опрашивать местных таксистов. Сам же снова поехал к Шмелеву, спросил:

– Вы точно не говорили Марте, как может действовать рицин в сочетании с кокаином?

– Да почему это важно так?

– Потому что кто-то другой мог вашу идею использовать.

– Ну… хорошо. Говорил… Говорил! Марта даже загорелась сначала. Тоже не любила Асташину. Но я жестко сказал: насилие – не наш метод. Она и умолкла.

* * *

Когда сети заброшены повсюду, хоть мелкая рыбка, да поймается.

Один из нелегальных таксистов со станции Опалиха признал, что вез в день убийства девушку, чрезвычайно похожую на Юлию. Вышла она у поворота на Пореченское.

А сорок минут спустя женскую фигуру в темной куртке, кепке по самые глаза и с рюкзачком поймала видеокамера частного дома в поселке.

К Ласточкиной отправились с обыском.

Дверь открыл Феликс Шарыпов. Поначалу благостный, в шикарном махровом халате, он выслушал, как Юлии предъявили обвинение, и удивленно пробормотал:

– Горничную-то зачем было убивать?

У него попросили объяснений, и танцор простодушно сказал:

– Мне приятно было думать, что Асташину Юлька ради меня отравила. А вот при чем здесь эта Марта – совсем не понимаю.

Сама Ласточкина рыдала и на вопросы отвечать отказывалась.

Орудия убийства (как и болгарки, про которую говорила Надя) в квартире не обнаружили. Но экспертиза уверенно подтвердила: частицы кожи из-под ногтей Марты Костюшко принадлежат Ласточкиной. И чужая кровь, запятнавшая кофту покойной, – тоже ее.

* * *

Юля в конце концов согласилась сотрудничать со следствием и призналась, как обманом сподвигла Марту к убийству хозяйки и потом уничтожила ее саму.

Костюшко не испугалась, когда утром подруга позвонила в домофон. Отворила ей калитку, впустила в дом. Юлия убила ее специально купленным охотничьим ножом. С одного удара не получилась: Марта сопротивлялась, царапалась. Но Ласточкиной удалось ее одолеть. А потом, благо знала пароль, отправила с телефона горничной сообщение Шмелеву. Надеялась, тот лично явится требовать объяснений и в убийстве обвинят его.

Феликс охотно давал интервью и посещал ток-шоу, посвященные «роковой любви». Но подругу свою никак не поддержал – даже адвоката Ласточкиной назначило государство.

Шмелева из-под стражи освободили.

«Кайрос» – к огромной радости Анатолия Юрьевича – в громком деле никак не фигурировал.

Название клуба «Спартак» нигде не прозвучало. Тело Марьяны так и не нашли. Убийство Егора Кириченко, крупного бизнесмена и постоянного посетителя клуба, также осталось нераскрытым, и со смертью Асташиной его никто не связывал.

Но Игорь не торопился возвращаться из-за границы.

Однажды – с незнакомого номера – написал Полуянову:

Я далеко. Коты со мной. Она любила меня. Нашел в ее квартире.

Дальше следовал стих:

Мне стыдно за работу. За себя.И признаваться страшно, что люблю тебя!Люблю – а слов не нахожу. Злой рок.Но ты мне очень нужен, Игорек.

Надя, когда прочитала, расплакалась. Сказала горько:

– Это теперь всегда со мной. Считай, своими руками человека убила.

Дима обнял. Прошептал:

– Жаль, что они не нашли друг друга. Хотя могли бы быть счастливы. А ты здесь ни при чем.

* * *

В преступную группу входили четверо. Врач. Директор дома отдыха. Психолог. И вор.

Доктор (пожилая акушер-гинеколог) нервничала больше всех. Хотя и считала дело за благо, все равно страдала, что пришлось нарушить врачебную тайну. Психологу даже пришлось ей напомнить, что в версии Гиппократа (в отличие от современной клятвы) имелись слова: «направлять режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением».

– Вы ведь согласны, что это пойдет ей на пользу?

– Безусловно. Но люди сами должны решать…

– Если человек глупо упрямится, его нужно подтолкнуть к правильному решению.

– Никогда за свою профессиональную жизнь я так не поступала, – вздохнула женщина.

Но благоприятные даты все-таки назвала.