Смерти.net

О Восстании мертвых писали и будут писать еще много: оно было фееричным, но будто игрушечным, похожим на долгожданный праздник непослушания. Мертвые проникали в умные дома – и получались дома с призраками. Мертвые говорили с живыми душем, паром, дымом. Дышали из кондиционера. Позвякивали стаканами из посудомоечной машины. Звучали голосами цифровых помощников: сегодня будет дождь, у вас на работе три конференции, меня зовут Мэтью, и я с этого момента буду жить с вами, потому что мне скучно.

Мертвые, не сертифицированные галереями художники заполонили музеи, вмешивались белым шумом в видеоарт, переделывали иммерсивные инсталляции, мстительно срывали конференции по русскому космизму. Компьютерные игры превратились в путешествия по чужой памяти. Цифровые издательства мгновенно разбухли свежими новинками.

Искусство периода прорыва интернета для мертвых в реальный мир было краткосрочным, но замечательным, и я постараюсь найти время для того, чтобы потом рассказать вам о нем подробнее. Все было смешно, мило, весело и страшно – пока нас не закрыли.

А нас, конечно же, закрыли.

Почти сразу после того, как мы взломали базу бэкапов и подгрузили себе дубликаты живых людей (дележка новых мертвых – это тоже был, кстати, достаточно вдохновенный, полный творчества и любви период; жаль, недолгий).

Об этом уже давно шла речь. Еще до того, как мы сломали интернет для мертвых, в правовой области обнаружилась неприятная для нас всех дыра: не было понятно, считается ли смерть поводом для двустороннего развода. Законодательно выходило так, что вдовец имел право жениться и все прочее. Но признаётся ли умерший свободным? Или он полностью эмоционально закреплен за своим вдовцом?

Разумеется, после того как вдовствующие партнеры находили мертвым замену, мертвые страдали. Наиболее достойно себя вели те, кто не пытался устраивать козни, ныть и шантажировать, а намекал: давайте вы нам пришлете дубликат себя за тот год, когда мы были вместе? Ведь это теоретически возможно? Мы будем с теми, кого любим и любили, вы тоже – вот и отпустили друг друга.

К сожалению, активировать цифровые копии живых людей строжайше запрещалось.

Но когда мы сломали интернет для мертвых и проникли в интернет для живых, мы тут же это сделали: похитили, активировали и синхронизировали с нами почти все копии. Кого успели.

И вот тогда у меня и возникла проблема, из-за которой все началось. Копия моего мужа тоже оказалась среди похищенных. У дочки копии не было, детей не так давно запретили копировать до психического совершеннолетия (было несколько инцидентов), у мамы тоже (она принципиально отказывалась копироваться), а вот у мужа – была.

Я возвращаюсь домой – а он там. Подходит, руки дрожат. Плачет.

– Я тоже умер? – говорит. – Мы оба умерли? Как, отчего?

– Нет, – отвечаю. – Ты живой, с тобой все отлично. Давай, объясняй, в чем дело.

А он плачет, хватает меня руками и повторяет: как же так, как же так, неужели мы оба умерли? А я думаю: хорошо, что украли последнюю копию, а не все семь.

Муж копировался в январе, тогда я еще была жива. А сейчас конец октября.

А с августа я встречаюсь с А., вот в чем трагедия. Да, у него тоже есть жена среди живых, но – в отличие от моего мужа – она с ним хотя бы общается. Он меня от нее скрывает, хотя я не очень понимаю почему: она наверняка уже давным-давно завела себе кого-то новенького.

А. – настоящий мертвый, а не как я. Мне повезло, что он выбрал меня. По его словам, он подорвался на мине в одной из войн около десяти лет назад. От тела практически ничего не осталось, мозг кое-как поддерживали некоторое время. Потом оказалось, что страховочной выплаты родственникам как раз хватит на копирование. А. помнит свою смерть и считает, что его биосознание продолжилось и перешло в цифровое, потому что он может с ювелирной точностью, до гранулы и мельчайшей тени, вспомнить, как это было с ним. Может, но не расскажет, как я ни умоляла. Тут между нами, конечно, технологическая брешь, теологическая пропасть.

Мы с А. до встречи оба скептически относились к идее любви после смерти. Да, тут возникали пары, но чаще среди старичков или поддельных старичков: это если старичок желал после смерти очнуться в теле поновее, обычно такая коррекция делается за огромные деньги, так что это должен быть крайне богатый старичок. Никто не хочет быть одиноким, это понятно. Вообще, если бы не необходимость бороться с одиночеством, всего этого не случилось бы. Я, как и А., считала, что любовь – это гормональный коктейль, одно из немногих преимуществ биотела, а полная цифровая копия мозга, как бы ни старалась, не сможет синтезировать этот коктейль заново, с нуля, про нового человека – ей придется превращаться в самого бесстыдного бармена во Вселенной и синтезировать уже выпитые до дна коктейли памяти. Омерзительно, правда?