Смертью храбрых

– Альтернативой вашим матрацам для нас служила полевая трава под открытым небом, так что вам не за что извиняться.

Вновь установилось молчание. Шли минуты, Жюль снова начинал засыпать. Из пограничного состояния между сном и бодрствованием его вновь вытащил господин Дюкур:

– А я ведь помню прошлую Войну, господин Пежо. Да, я тогда был совсем ребенком. Мне было, дайте-ка прикинуть… шесть лет. Но я помню оккупацию, и как мы вдруг оказались приграничной территорией. А семья моей тетки оказалась на немецкой стороне.

Поначалу все очень боялись. Сначала того, что мы тоже перейдем к Германии, потом того, что рядом с нами оказалось столько пруссаков. Но годы шли и постепенно стало понятно, что ничего особенно не поменялось. В Эльзасе всегда жило много немцев и не то чтобы их стало намного больше. Семья моей тетки, как жила, так и продолжила жить, только немецкий подучили. Да и границы-то не было, так, линия на карте…

Помню, когда мне было лет тринадцать, мы с друзьями оказались на той стороне, не помню уже, почему. Кто-то из нас предложил на каждом дереве, которое мы увидим, нацарапывать ножом слово «Франция», чтобы пруссаки знали, кому на самом деле принадлежит земля, которую они у нас бесчестно отняли.

Среди нас была одна девочка, ее звали Сесиль, она единственная отозвалась об этой идее без энтузиазма. Ее воспитывали мать с отчимом и ходили слухи, что ее родной отец был то ли немцем, то ли вообще евреем. Было время, когда мы дразнили ее этим. Нам тогда казалось это забавным, хотя, услышь я такое, в чей либо адрес, от моих сыновей, отвесил бы обоим увесистые подзатыльники. Но к этому времени, то ли мы повзрослели, то ли она смогла дать нам отпор, в общем, к тому времени никто уже ее не доставал. Так вот, Сесиль не стала нам мешать, но и сама не участвовала. Только вечером, когда мы нарезвились и уже возвращались домой, она сказала мне, как бы между делом:

– Какие же мы хозяева? Хозяин заботиться о земле, лелеет ее, ухаживает за ней, а нашей любви и заботы хватило только на то, чтобы попортить древесную кору.

Я встал, как громом пораженный. Обычно, когда подростка пытаешься пристыдить, он злится, даже если и соглашается с тобой в душе, все равно злится. Но вот в тот момент мне стало стыдно, так стыдно, как никогда в жизни не было… Да вы никак засыпаете, господин Пежо?

– Простите великодушно, господин Дюкур, мы сегодня рано встали…

– Не за что извиняться, у вас последние дни были не из легких. Тем более, что час действительно уже поздний.

Капрал еще раз извинился перед хозяином и вышел на улицу, чтобы подышать вечерним августовским воздухом. Предательская усталость тут же навалилась на него, стоило только позволить себе расслабиться, а между тем, прямо сейчас Пежо засыпать было нельзя. У него было еще одно дело на сегодня.

***

У золотоволосой зеленоглазой красавицы Николет никогда не было недостатка в воздыхателях, даром, что ей прошедшей весной исполнилось лишь восемнадцать лет. Однако сердце девушки было безответно к нежным чувствам соседских парней. Николет вовсе не была надменной, просто она выросла с этими мальчишками и не могла заставить себя оценивать их иначе, чем тех самых ребят, с которыми прошло ее детство. Девушка не хотела причинять никому из них боль, потому никого не подпускала слишком близко, что, в свою очередь, закрепило за ней славу недотроги. А она не была недотрогой, точнее не хотела ей быть.

Молодой капрал с задумчивыми глазами сразу привлек ее внимание, выделившись среди своих сослуживцев. Она даже не могла сказать, что именно отличало его от остальных, например, от рядового Шарля – развеселого южанина одного с Николет возраста. Возможно то, что капрал, в отличие от Шарля, совершенно не заигрывал с ней. А возможно дело было в том, что он излучал полное спокойствие, чем очень напомнил Николет ее отца.

Но была на этом небе и своя черная туча – судя по всему, Николет не нравилась молодому капралу. По крайней мере, именно этим она объясняла себе то, что он весь день избегал встречаться с ней взглядом и старался поскорее закончить разговор, который она пыталась с ним завести. Лишь в самый первый момент, когда солдаты только подошли к их дому, Николет поймала взгляд его серых глаз – этот момент она много раз вспоминала за день. Вспоминала она и как принесла ему кувшин холодной воды ближе к вечеру, а он, как ей показалось, даже разозлился немного, но ничего кроме благодарности не сказал.

Именно эти воспоминания не давали девушке спокойно уснуть, вызывая острое желание еще раз увидеть лицо капрала Пежо. Николет Дюкур не смогла перебороть это желание. «Он, наверное, уже спит». Девушка встала и, аккуратно ступая по скрипучему полу, вышла из своей комнаты.