Смертный приговор

О «славных» деяниях Носенко в четырнадцатой армии, куда после Афгана они попали в один гарнизон, Михаил мог судить лично. Ни для кого не было секретом, что отдых для прилетавшего из Москвы генералитета организовывал комбат Носенко. Из уст в уста передавались подробности о браконьерских охотах в Бендерском заповеднике, о баньках с девочками, шумных застольях. Верный подручный по деликатным поручениям, подполковник считал, что ему все позволено. Он мог в минуту гнева ударить солдата, путал свой карман с государственным, садился пьяным за руль машины. Однажды в сильном подпитии вывернул на полосу встречного движения. В результате столкновения четырех машин двое погибли на месте, остальные пассажиры получили серьезные травмы, а с хулигана, как с гуся вода. Против Носенко было возбуждено уголовное дело, благополучно прикрытое стараниями высоких покровителей. Героя Афгана всего лишь уволили из армии за использование служебного положения в корыстных целях и систематическое пьянство — так было записано в приказе, зачитанном офицерскому составу.

Казалось, карьере комбата пришел конец. Ан нет, вскоре началось формирование приднестровской гвардии. Командных кадров в Тирасполе, естественно, не хватало. Носенко предложил свои услуги, и в условиях все более возрастающей военной угрозы офицер-десантник, имеющий боевой опыт, пришелся ко двору.

Оказавшись снова на гребне волны, подполковник должен был изменить стиль поведения. Но не прошло и двух месяцев, как по Тирасполю поползли слухи о самоуправстве комбата, о расправах с неугодными, о продаже оружия. Конечно, на каждый роток не накинешь платок. Можно при желании борьбу за наведение порядка и дисциплины в подразделении принять за перегибы. Жесткая командирская рука никому не люба, однако, как говорится, дыма без огня не бывает...

Все это припомнилось Михаилу, пока он в сопровождении сержанта шагал к штабу батальона. Попасть под начало такого типа было неприятно, но командира не выбирают. К тому же Михаил очень наделся, что слухи о комбате, прозванном в народе «кровавым», сильно преувеличены.

Штаб располагался в добротном, наверняка конфискованном, кирпичном особняке. В огромном зале стояли диваны и кресла, обитые светлым гобеленом. На полу — пушистый ковер. Под потолком хрустальная люстра. Обстановка поражала роскошью, совершенно не прифронтовой.

За столом, на котором стояли початая бутылка коньяка, тарелки с кусками колбасы, сала и солеными огурцами, восседал Сам. Михаил сразу узнал Носенко. Круглая, правильной формы голова с короткой «под бобрик» стрижкой сидела на туловище почти без шеи. Лицо можно было бы назвать красивым: высокий лоб, широкие черные брови, большие карие глаза. Только нос, длинный, хищно загнутый книзу, портил впечатление.

Мгновенно охватив взглядом мебель, сервировку стола и барина, Михаил мысленно выругался, но тут же себя осадил: незачем заранее настраиваться против комбата. Им отныне, по всей видимости, придется вместе служить. Лишь бы Носенко его не узнал. Тюрьма человека не красит: щеки ввалились, глаза запали, смотрят настороженно. К тому же усы, бороденка...

— Привел перебежчика, командир, рядового Степанчика, — доложил сержант, вытянувшись у двери. — Махнул до нас прямо на бэтээре. Прибыток получили в живой силе и технике.

По губам Носенко скользнула усмешка.

— Так-так, — протянул он, — Степанчик, говоришь?.. Как же тебя, Степанчик, из нацармии отпустили? Да еще с боевой машиной?

— Я разрешения не спрашивал, — ответил Михаил.

— Писарчук, ты слышал? — повысил голос комбат.

Из соседней комнаты вышел старший лейтенант в пятнистом комбинезоне. Был он до неприличия тощ, одежда болталась на нем, как на вешалке.

Писарчук ткнул в Михаила длинным пальцем и с ходу заявил:

— Этот тип собирается подсунуть дезу, поэтому для убедительности прибыл на броне.

— Значит, кто перед нами, Писарчук? — с издевкой спросил комбат.

— Провокатор, никакого сомнения, — выпалил старший лейтенант.

— А как мы с такими тварями поступаем?

— Понял. Разреши, командир, я сам его шлепну.

— Да как вы смеете? — взорвался Обут. — Не расспросив! Не узнав!.. Дерьмо вы все. Никакого чутья на людей!

— Ишь, как заговорил, — рассыпался мелким смешком Писарчук.

А Михаил вдруг вспомнил: старлей, ведущий себя, как особа, приближенная к императору, был подобран комбатом в Афгане, когда Писарчука за крайнюю жестокость на допросах изгнали из органов; чем и заслужил его собачью преданность.

— Жить хочет, — констатировал Носенко. — А может, он нам что-то дельное расскажет? Как полагаешь, Писарчук?

— Врать будет. В заблуждение введет.

— Ну, тогда ты его и пощекочешь. Начальнику особого отдела карты в руки.

Выходит, Михаил не ошибся. Это и есть тот самый особист, о котором с ужасом говорят случайно оставшиеся в живых неугодные «кровавому комбату» люди.

— Да выслушайте меня! — заорал он. — Время уходит на пустой треп.

— Ну, хорошо, слушаю. — С лица Носенко сползла ухмылка.