Смешенье

По поручению доктора к конюшне пристроили сарайчик, где он держал самые нужные книги и документы. В одном углу стояла печь, размерами и формой напоминающая вавилонскую башню. Когда они вошли, она едва теплилась, но Лейбниц открыл какие-то дверцы, затолкал внутрь полтонны дров и снова их закрыл. В следующий миг у обоих учёных заложило уши, поскольку чугунная башня начала высасывать из помещения воздух. Она зловеще сипела и рокотала, а Лейбниц и Фатио до конца разговора отступали прочь, силясь отыскать расстояние, на котором (перефразируя Фатио) опасность сгореть заживо не превышала бы опасность замёрзнуть до смерти. Зона эта оказалась на удивление узкой. Покуда Лейбниц возился с печкой, перешедшей от рева к потусторонним завываниям, Фатио отступил на шаг и скользнул взглядом по листу бумаги – верхнему в стопке, заложенной в книгу. Сверху видны были несколько строк, написанных печатными буквами почерком Лейбница.

ДОКТОР

ПОСЛЕДНИЕ СОБЫТИЯ В ОСОБНЯКЕ АРКАШОНОВ

БЫЛИ НАСТОЛЬКО ДРАМАТИЧНЫ ЧТО ВЫ НАВЕРНЯКА

СЛЫШАЛИ О НИХ ИЗ САМЫХ РАЗНЫХ ИСТОЧНИКОВ

ТЕМ НЕ МЕНЕЕ МОЯ ВЕРСИЯ ТАКОВА…

Остальной текст скрывала закрытая книга в дорогом красном переплёте с тиснёнными золотом латинскими буквами и китайскими иероглифами.

– Как насчёт чая? – спросил Фатио, приметивший чайник на одной из ступенек раскалённого зиккурата. Лейбниц, загораживаясь локтем, подобрался ближе, схватил кочергу, сделал фехтовальный выпад и подцепил чайник, чтобы проверить, есть ли внутри вода. Фатио тем временем отогнул верхний лист и увидел письмо, написанное на другой бумаге другим почерком – Элизиным!

Г.В. Лейбницу от Элизы, невесты.

Вам, разумеется, хочется знать всё о моём подвенечном платье. Корсаж был из турецкого муара, расшитого тысячами мелких жемчужин из Бандар-Конго, что на берегу Персидского залива…

Лейбниц порылся в ящике стола и достал чёрный брусок размером примерно с фолиант. Сверху был оттиснут большой китайский иероглиф. Доктор отломил от бруска уголок и объяснил:

– Это караванный чай. В отличие от голландского и английского, который везут россыпью на кораблях, его доставляют сушей через Россию. Он состоит из миллионов спрессованных сухих листьев.

Слова не произвели на Фатио ожидаемого впечатления, и Лейбниц решил зайти с другой стороны.

– Гюйгенс в недавнем письме упоминал о вашем приезде из Лондона.

– Мы с мистером Ньютоном весь март читали «Трактат о свете» Гюйгенса и так увлеклись, что решили в этом году разделить силы. Я отправился к Гюйгенсу…

– А Ньютон остался заниматься своей алхимией.

– Алхимией, теологией, философией – называйте, как хотите, – холодно ответил Фатио. – Он близок к достижению, перед которым померкнут «Начала».

– Полагаю, это никак не связано с золотом? – спросил Лейбниц.

Фатио, обычно отзывавшийся по-птичьему быстро, помедлил несколько мгновений.

– Ваш вопрос довольно расплывчат. Золото важно для алхимиков, как кометы – для астрономов. Однако недалёкие люди полагают, будто алхимики интересуются им в том же смысле, что и банкиры.

– Верно. Хотя в наших краях живёт один банкир, который ценит золото и в денежном, и в алхимическом смысле. – Лейбниц, до сего момента являвший собой воплощённое благодушие, внезапно сник, как будто вспомнил о чём-то грустном, и покосился на книгу в красном кожаном переплёте. Тема разговора подействовала на него как пригоршня земли – на огонь. И снова Фатио ответил не сразу – он внимательно изучал Лейбница.

– Кажется, я знаю, о ком вы говорите, – сказал Фатио наконец.

– Поразительно! – заметил Лейбниц. – Возможно, вы слышали те же истории, что и я. Весь конфликт, как мне представляется, происходит из убеждения, будто существует некий образчик золота – где именно, никто не знает, – обладающего некими свойствами, ставящими его для алхимиков много выше обычного. Меня удивляет, что банкир верит в такую нелепицу.

– Не повторяйте распространённую ошибку, утверждая, будто всё золото одинаково.

– Мне казалось, уж это натурфилософия доказала!

– Многие возразят, что она доказала как раз обратное!

– Возможно, вы прочли в Лондоне или Париже что-то, чего я ещё не видел.

– Вообще-то, доктор, я имел в виду Исааковы «Начала».

– Я их читал, – сухо заметил Лейбниц, – и не припомню, чтобы там было про золото.

– И всё же вполне ясно, что две планеты одного размера и состава будут описывать разные небесные траектории в зависимости от расстояния до Солнца.

– Конечно – по закону обратных квадратов.

– Поскольку сами планеты во всём одинаковы, различие траекторий не объяснить, не включив в число наблюдаемых признаков их положение относительно Солнца.