Смиренное кладбище

В церковь занести можно, если хозяева просят, а вот из церкви ни-ни: тут уж часовня управляется. И хозяева хоть оборись - никто с хоздвора за гроб не возьмется. Все по закону.

Мишка постоял, обошел от безделья церковь, заглянул и контору. Клиентуры не было. У батареи томился Ваня - дежурный милиционер, на боку у него висела пустая сплющенная кобура, а в окошке позевывала косая Райка, приемщица. Увидев Мишку, она подалась вперед и, глядя не на Мишку, а на Ваню, попросила:

- Миш, все равно без дела, груши околачиваешь. Сбегал бы в "самбери". Яковлевна говорит, колбасу ливерную выбросили. Взял бы кило... Сбегаешь?

- И мне что-нибудь пожевать, - отлип от окна Ваня.

- Утром стакан чаю выпил. А жрать - не лезет. Бултыхается, как в помойной яме. Вчера сестра с мужем приезжала...

- Денежку гоните, дорогие граждане! У меня голяк.

- Знаем мы твой "голяк", - засмеялась Райка.

- С Воробьем небось лучше всех живете.

- Живет - клиентура, - с расстановкой серьезным голосом сказал Мишка. А мы с товарищем Воробьевым - работаем.

- Погода хорошая, вот она и живет, - с некоторым опозданием отреагировал на "клиентуру" Ваня и полез за деньгами.

До обеда Воробей развез все цветники, распустил очередь. Мишку отловил Петрович, послал мусор грузить на центральную аллею.

Воробей сидел в сарае, заложив дверь на крючок, пересчитывал деньги, раскладывая их по старшинству. Потом разделил: себе и Мишке. Сам ли работал, оба - раскрой один: мелочевка - в котел - на обзаведение (гранит, мрамор, цемент, инструмент), остальные на три части. Две себе, одну Мишке. Пускай он теперь и не "негр" (Петрович на той неделе его в штат взял), а все равно до могильщика настоящего ему сто лет дерьмом плыть. Тем более: и мрамор, и гранит, который они сейчас работают, его, Воробья. Значит, и бабки не поровну.

Воробей сунул Мишкину долю под кронштейн, как заведено. Сунул и провел ладонью по прохладной сливочной поверхности мрамора, по гравированной "бруском" внутри надписи, выложенной щедро, без экономии, .сусальным золотом:

ВОРОБЬЕВА ЕВДОКИЯ АНТОНОВНА

5.2.21 - 26.8.59

СПИ СПОКОЙНО, МИЛАЯ МАМА

от родных и сыновей

Обвел пальцем окно под керамическую фотографию, веточку, крестик... "сука гребанная" - об отце, избившем доходящую от рака мать так, что перед соседками, обмывавшими через неделю тело, стыдно до сих пор: сплошняком синяки...

Воробей всхлипнул то ли от воспоминаний, то ли от непроходящего еще со Средней Азии насморка.

Была б жива, в золото одел бы, кормил бы из рук... Эх, мама! Умерла ты, какую же гадину он приволок! Фотку твою снять заставила... Нас с Васьком травила... Васька посмирней, терпел, а я деру дал... Сперва по садам околачивался - садов-то тогда полно было... Поймали раз, поймали два,,. Отец, сука, сам просил, чтоб в колонию. Она, тварь, присоветовала. Кому сказать, не поверят: варенье со стеклом слала - гостинчик!..

Воробей сопанул носом.

...Говорят, приметы не сбываются. Мишка, вон, болтает, Бога нет. Знает он много, соплесос образованный... А Татарин, выходит, само собой убрался. Два года назад.

...Тогда в домино заспорили, Татарин бутылкой сзади его, Воробья, и вырубил в часовне, и топтал со своими, всей хеврой навалились, сколько их тогда с Мазутки пришло? Человек пять...

В больницу Воробей себя везти не дал - домой велел, неделю лежал, до уборной дойти не мог: в банку все... И портрет мамин молодой над кроватью просил мокрыми глазами: помоги, мамочка, сделай Татарину...

Через три недели - а то ишь, Бога нет! - тетя Маруся, что у церкви подметает, мать Татарина, хоронила забитый гроб с измятой головой сына, остального не было, разобрали Татарина товарищи по лагерю: зацепился с ними когда-то. Вспомнили. А все - мама...

На поминках - тетя Маруся хорошо выставила - Воробей вдруг испугался своей нечаянной веры в несуществующего Бога, Татарину потом почти за бесплатно памятник маленький из Лабрадора сделал. Маленький не маленький, а рублей двести тете Марусе сберег.

Или вот еще.

В прошлом августе после Гарикова дня рождения Васька-братан убивал его ночью, пьяного, топориком рубил ржавым. До смерти хотел - три раза.

В больнице - сосед по койке потом рассказывал - врачи даже кровь добавлять не стали - жижу одну, плазма называется, лили: чего литры зря переводить? Ждали, помрет.

Хрен-то! Живой! Хоть и дышит кожа пустая над ухом... И горло еще потом проткнули прямо в койке. Рубленое-то еще путем не залечив, когда припадок случился после краснухи этой...

Так - живой же. О!

А то ишь специалисты: Бога нет... Кому нет...

Воробей опять погладил мамин цветник. На днях Толик-рубила должен появиться, фотографию мамину керамическую принесет. Съездим тогда с Мишкой в Лианозово к маме, цветник фигурный отвезем, кронштейн поставим. Ой, мама, мама... Только вот сейчас, в тридцать, дошли до тебя руки. С пятьдесят девятого так и лежишь. Могилка неприбранная... А все сивуха, сволочь!

Воробей высморкался, взглянул время, вышел из сарая.

- Сынок! - наскочила на него маленькая старушонка, - Ты здешний?

- Чего тебе? - рявкнул на бабку Воробей. - Заикой сделаешь!