Смоленская земля в IX–XIII вв. Очерки истории Смоленщины и Восточной Белоруссии

Не вполне ясно, куда девался Роман Ростиславич. При жизни Боголюбского, мы сказали, решался вопрос о его новом киевском княжении, но согнали смолняне не его, а его сына! Видимо, Роман все же двинулся в Киев при боях его братьев под Моровийском. Действительно, его появление возмутило Ярослава, и тот ушел в свой Луцк.

Второе княжение Романа Ростиславича в Киеве окончилось так же внезапно, как и началось. На «русальной неделе» (16–22 мая) половцы вторглись в пределы Руси. Против них Роман выслал братьев — Рюрика, Давыда, «сыновца» своего Ярополка и Бориса.

Битва у Ростовца в Киевской земле была проиграна из-за нерасторопности Давыда («не притяглъ»). Половцы захватили много бояр, князья же успели спастись «вбѣгоша въ Ростовець». Результат битвы вселил надежды Ольговичам. Святослав Всеволодович обратился к Роману: «Брате! я не ищу под тобою ничего же, но рядъ наш так есть: оже ся князь извинить, то — в волость, а мужь у голову. А Давыдъ виноватъ!»[984]

. Роман не отнял у брата Вышгород. Святослав потребовал от Мстислава Владимировича отступиться от Ростиславичей, тот согласился и начал готовиться в поход. У Вигичева он узнал, что Роман уже покинул Киев, перешел к брату Рюрику в Белград и поспешил в Киев. Однако вскоре стало известно, что к Ростиславичам пришел на помощь брат Мстислав и на завтра назначен штурм Киева. Святослав бежал. После переговоров Ростиславичи, «не хотяче губити Русской Земли», уступили все же Киев Святополку Всеволодовичу. Роман ушел в Смоленск[985]. Так кончилось в 1176 г. второе княжение смоленского Романа Ростиславича в Киеве. Однако Ростиславичи прочно держались в «Русской земле», в непосредственной близости от Киева: Давыд, по-прежнему, в Вышгороде, Рюрик — в Белгороде, что не могло не ослаблять позиции Святослава Всеволодовича и не могло не толкать его на решительные действия против своих врагов.

Новгород и Смоленск в конце 70 — начале 80-х годов XII в.

После убийства Андрея Боголюбского (1174 г.) в Ростово-Суздальской земле начинается полоса ожесточенной борьбы за княжеский стол, отразившаяся в Новгороде княжением суздальских Ростиславичей — малолетнего Святослава затем его отца Мстислава Ростиславича, а после занятия владимирского стола Всеволодом Большое Гнездо — его ставленником Ярославом Мстиславичем[986]

. Изгнанные из Новгорода, Мстислав и его брат Ярополк Ростиславичи, в 1177 г. пустились в «политическую спекуляцию» (В.Л. Янин): объявили себя ослепленными Всеволодом, переметнулись в Смоленск, где на Смядыни чудесным образом и прозрели[987]. Смоленское заступничество, видимо, помогло, и зимой того же года мы видим братьев уже в Новгороде, причем Мстислав возвращает утраченный было стол, а после его смерти (1178 г.) тот переходит к Ярополку. Но Всеволод «зая новгородским» и новгородцы «показаша (…) путь Ярополку». По их просьбе на чистую неделю в Новгород входит Роман Ростиславич. Осенью Роман вернулся в Смоленск, новгородцы передали стол его младшему брату Мстиславу Храброму — ярому противнику суздальских князей (что новгородцев вполне устраивало). Еще со времен Боголюбского он был известен дерзким неподчинением (случай с позорным острижением посла Михна в 1174 г.: позднее он храбро воевал под стенами защищаемого им Вышгорода, отсиживался там 9 месяцев, а потом наголову разбил суздальскую рать. В 1175 г. ему был доверен смоленский стол, а в 1177 г. он помогал братьям в борьбе со Святославом Всеволодовичем. Словом, слава его как непримиримого и отважного борца с Ольговичами и суздальцами широко разнеслась. Где был удел Мстислава Храброго в южной Руси, мы не знаем, но был он там несомненно, так как в ответ на приглашение новгородцы услыхали такие слова: «Не могу ити изъ отчины своеѣ и со братьею своею разойтися»[988]. Ответ этот крайне важен: он не только подтверждает, что в Южной Руси у младшего Ростиславича были свои владения, которые он именует «отчиной», но и то, что уход его с юга означает до некоторой степени измену делу Ростиславичей. Летописец даже разъясняет эту позицию Мстислава: он «прилежно (…) тщашеться, хотя стради отъ всего сердца за отчину свою, всегда (…) на великая дѣла тъсняся». Однако дружина Мстислава и его «мужи», для которых соображения о политических обязательствах князя перед братьями разбивались о соображения собственной выгоды, смотрели на дело иначе. Понятие «отчина» они склонны были толковать значительно шире. «Брате! — говорили они на общем совете, — аже зовуть тя съ честью, иди! А тамо ци не наша отчина?»[989] Мнение дружины и мужей, с которыми нельзя было не считаться, перевесило. Повторяя мысль, что «аще Богъ приведеть мя сдорового дни сия, то не могу никакого же Руской землѣ забыти!», Мстислав Храбрый въехал под колокольный звон в Новгород.