Он мрачно замолкает, и я насмешливо подталкиваю:
— … словно?
— Словно ты провела это время с каким-то мужчиной! — возмущённо договаривает Шаррэль, сверкая глазами.
Вот оно что! Ему, значит, можно, а мне, даже гипотетически, — нельзя? Скоро обо всех друзьях и знакомых заставит отчитываться!
— Да, с мужчиной! С одним удивительным эльфом, который разделяет мою тайную страсть.
Пусть этот ревнивец только попробует сказать что-то против арра Маррэля!
Однако Шаррэль, внезапно успокоившись, склоняет голову набок и улыбается. Молча.
— Что? — уточняю хмуро.
— У тебя руки вечно перепачканы краской… — развернув мою ладонь, он проводит по едва заметному синему следу, оставшемуся возле большого пальца. — Скажи честно, ты ведь ходишь в мастерскую, да?
— Знаешь — и всё равно спрашиваешь?
— Я не знал. Только сейчас догадался.
— Неужели?
— Да, — улыбка инкуба становится шире и коварнее, а сам он плавно перетекает ближе, прижимается, мягко скользя губами по моей щеке. Подушечками пальцев гладит шею.
— Шаррэль! — выдыхаю, невольно прикрыв глаза.
Голос не слушается.
— М? — невинно отзывается он, переходя на плечо и руку.
— Ты опять!
— Что именно тебе не нравится?
— Хоть ты и на половину инкуб…
— Я не использую на тебе магию очарования, — не прерывая своего сомнительного занятия, демон встречается со мной взглядом. — И никогда не буду. Могу даже пообещать.
— Я, конечно, благодарна, но и без всякой магии… Да перестань, наконец, меня целовать! Мы же прямо сейчас это обсуждаем, а ты всё равно продолжаешь!
— Я не виноват! — нагло врёт этот нахал, ласково касаясь губами запястья, и от этого трепетного прикосновения мои сжатые пальцы слабеют и разжимаются. — Просто у тебя очень красивые кисти.
Щёки невольно теплеют. У Шаррэля сейчас настолько откровенно-чувственный взгляд, будто он делает что-то очень интимное. А я за ним подсматриваю… Странное ощущение. Волнительное, постыдное и в то же время возбуждающее.
— Не надо, Шаррэль! — получается почти жалобно, с придыханием.
— Ты же художник! — демон намеренно горячо выдыхает на раскрытую ладонь, заставив меня всю покрыться мурашками. — Мы оба ценим прекрасное!
— Ты издеваешься?
— Нисколько. Когда я с тобой, я всегда очень серьёзен.
— Я не переживу этот полёт…
Десять часов наедине!
А потом ещё и ночевать у него дома!
— Разумеется, переживёшь! — усмехается, наконец отодвинувшись. — У меня на тебя множество планов… И ещё, Ира. Познакомь меня, пожалуйста, с эльфом, у которого ты занимаешься.
— Не буду!
— Почему?
Из чувства противоречия!
— Хватит меня опекать!
— За кого ты меня принимаешь? — возмущается он с видом оскорблённой невинности. — Я всего лишь хочу учиться у него вместе с тобой! Давно собирался найти какого-нибудь наставника, но не знал, как к этому подступиться.
Не сразу, но я всё-таки вспоминаю, что у Шаррэля в комнате тоже стоит мольберт.
И я, кстати, так до сих пор и не выяснила, что он там рисовал. В последнее время столько событий, что это совершенно вылетело из головы.
— Давно собирался, а сейчас, значит, решился, да?
— Выбрать наставника непросто, но твоему мнению в этом вопросе я полностью доверяю. Уверен, этот эльф отличный художник.
Всё, вроде, так, но откуда же ощущение, что он затеял это не из любви к искусству, а чтобы постоянно быть со мной рядом? Паранойя…
— Познакомлю, но результата не гарантирую. Что за картина у тебя на мольберте?
И тут происходит невероятное — Шаррэль чуть смущённо отводит от меня взгляд!
— Просто набросок.
— Какой? Ну же, расскажи, мне очень любопытно!
Что он там такого нарисовал, что стесняется даже сказать?
— Увидишь! — обещает с дразнящей улыбкой. — Когда закончу, я подарю эту картину тебе!
— И почему это звучит, как угроза? — вздыхаю, с сожалением признавая за ним право не говорить.
Шаррэль, не отрицая, смеётся.
— Скажи хоть, почему перед проверкой ты снял свой кулон? Это же какой-то артефакт, да?
— Да. В школе мне приходится его носить, чтобы даже самые неугомонные ученики не выяснили, что я отчасти инкуб, но здесь попытка скрыть свою ауру была бы воспринята не лучшим образом. Стражу лучше не провоцировать.
Медленно покивав, задумчиво скольжу взглядом по его расслабившимся плечам, прячущейся в уголках серьёзно сжатых губ улыбке и чуть взъерошенной шевелюре.
— Как это возможно?
— Что именно?
— Как твоя внешность соотносится с расой? Овар ведь сказал, что демоны не бывают рыжими.
— Настоящие, те, которые столетиями блюдут чистоту крови, — да, не бывают. Так уж повелось, что раньше демоны были сплошь темноволосы, а золотистыми и рыжими, как правило, рождались теийцы, наши исторические враги. Во времена вражды, появление среди демонов рыжего ребёнка расценивалось, как возможное предательство, связь с Теийей, и резко осуждалось. Это настолько въелось в кровь, что даже сейчас, когда война, казалось бы, давно уже завершилась нашей победой, многие демоны по привычке продолжают неприязненно коситься на своих рыжих соотечественников.
— Да-а, — вздыхаю, покачав головой. — Инертность мышления — страшная вещь. Нигде от неё спасения нет.