Смотри на меня (СИ)

— Это для тебя тяжело? — спрашивает, не глядя.

— Нет… Но порой это сбивает с толку.

— Почему? — оборачивается удивлённо. — Разве мои поступки можно понять двояко? Мне казалось, всё вполне однозначно.

Разумеется, однозначно.

Если ты из этого мира и с детства привык к тому, что у демонов всё не как у людей.

— Иногда мне трудно помнить, что ты инкуб.

Он на глазах мрачнеет.

— Ты всё ещё об этом тревожишься?

— Это для тебя поцелуи и прикосновения — пустяк, а для меня…

— Что? — Шаррэль озадаченно моргает и возмущённо выпрямляется. — Я никогда такого не говорил!

Мы на секунду замираем, пытаясь разобраться в услышанном.

В комнате так тихо, что, кажется, можно различить мягкий шорох оседающих на той стороне окна снежинок.

— То есть… Подожди-ка! — первым осеняет демона. — Почему ты решила, что для меня это пустяк?

— Почему? Инкубы не способны сильно привязываться, а наги «размораживаются» только запечатлевшись, вот почему! Мы проходили это на биологии, я сама читала в учебнике! Если женщина не «та самая», вы же ничего к ней не чувствуете.

— Но я полукровка, Ира, — медленно и очень внятно говорит он. — Понимаешь? Я ведь тебе говорил.

Да.

Но разве это что-то меняет?

Так и не обнаружив признаков просветления, Шаррэль шумно выдыхает и вдруг смеётся, от переизбытка чувств хлопнув по дивану ладонью. А потом, бросив на меня какой-то хищно-лукавый взгляд, без всякого предупреждения одним рывком усаживает к себе на колени, так что я даже ойкаю от неожиданности, автоматически ухватившись за его плечи.

От провокационной позы полюбившаяся мне чёрно-серебряная туника задирается, неприлично оголив ноги, но сейчас никому нет до этого дела. Мы смотрим только друг другу в глаза.

— Ирочка, — улыбается, ласково поглаживая по щеке, — в этом мире полукровки, как правило, наследуют только физические особенности рас своих родителей. А психологические — нет: они более глубокие и проявляются только у чистокровных. Я могу любить! Могу! Как любой нормальный человеческий мужчина!

Это такой шок, что я даже не знаю, что поразило меня больше: то, что Шаррэль действительно догадался о другом мире и говорит мне об этом вот так, между делом, или же то, что он, оказывается, не притворялся.

Как такое может быть правдой?

Инкубы ничего не чувствуют, наги полжизни проводят в эмоциональном «анабиозе», а их дети, выходит, будут рождаться нормальными? Минус на минус — плюс?

Не может этого быть…

Говорит ли Шаррэль правду или только озвучивает то, что хочет услышать каждая девушка? Не обманывается ли сам? Зельд ведь типичный наг, а Нард — вылитый инкуб, так почему же он-то — особенный?.. Не связано ли это признание с тем, что он всё-таки солгал насчёт дома художника?

Считав мои сомнения, мужчина резко перестаёт улыбаться. Уголки его губ опускаются, брови напряжённо сходятся на переносице, а во взгляде появляется то самое сожаление, которое я уже как-то видела, когда он смотрел на дракона.

— Поверь мне, — просит тихим, проникающим под кожу шёпотом.

Когда он такой, я не могу отказать.

Но и поверить не могу тоже.

Вижу, что ему это нужно, что он искренен и как никогда уязвим, но какая-то мелочь, какая-то крохотная деталь никак не даёт мне покоя.

Шаррэль словно недоговаривает.

— Почему… — от волнения голос подводит, и, с трудом подбирая слова, приходится попробовать снова: — Почему тебе понравился набросок дракона?

Отводит взгляд.

Молчит.

Выждав немного, мягко кладу ладонь на его щёку, и инкуб, невесело усмехнувшись, целует мою руку, прижимается к ней, желая продлить прикосновение.

— Сколько себя помню, всегда казалось, что мне чего-то недостаёт, — отстранённо, словно говоря о ком-то другом, признаётся он. Всегда мелодичный голос звучит глухо и с перебоями, как заржавевший механизм. — Такое, знаешь, неприятное ощущение внутренней пустоты, неправильности, незавершённости. Словно в пазле не хватает детали. Словно у меня забрали какую-то важную часть, а я никак не могу вспомнить, что это было, — он хмурится, ведёт головой в сторону. Хочет, наверное, отвернуться, но всё-таки не делает этого, просто опускает взгляд. — Странно, да?

— Вовсе нет, — отзываюсь тихо. — Со мной такое тоже случалось.

— Когда я попытался осторожно расспросить братьев, ни Зельд, ни Нард даже не поняли, чего я от них добивался. Они никогда ничего такого не замечали… А меня это чувство не отпускало. Чем старше я становился, тем глубже оно проникало, разъедая и подтачивая меня изнутри. — Шаррэль, качая головой, усмехается: — Я тогда почти решил, что свихнулся, сам того не заметив.

Он замолкает, а я боюсь пошевелиться, чтобы своим нетерпением не спугнуть его откровенность.

— К счастью, в один замечательный вечер, глядя на собравшихся вместе родителей, я вся-таки осознал, чего же именно мне не хватает. Любви! Это было как озарение. Не признания других демонов, не положения, не денег… Любви. Одной-единственной женщины, взгляд которой затмит весь остальной мир, сделав его совершенно неважным.

Улыбнувшись, Шаррэль открыто встречается со мной глазами: