Смотрящие вперед

Я сидел на кровати и размышлял, что же такое искусство? В чем его сущность? Отчего оно так потрясает человека? Что заставило миллионы лет тому назад пещерного человека высекать на твердой скале сцены охоты на мамонтов?

Как-то я задал эти вопросы Юлии Ананьевне. Она очень долго объясняла, но на мои вопросы так и не ответила. По ее словам выходит, что художника заставляет творить классовая борьба, поскольку он является выразителем мыслей и чувств класса. А если бы не было классовой борьбы, он бы тогда не творил? А пещерный человек? При коммунизме не будет классов, а искусство, несомненно, достигнет наивысшего расцвета.

- Ты удовлетворен? - спросила учительница, когда кончила мне объяснять.

Я по-честному сказал, что не удовлетворен. Юлия Ананьевна растолковывала мне минут двадцать. Я опять был не удовлетворен. Она рассердилась и говорит:

- Какой ты все ж таки тупой, Ефремов!

Девчонки долго смеялись, а ребята за меня обиделись. Они считают меня умным, наверное, потому, что я люблю философствовать. Кто его знает, может, и вправду я тупой?

Передо мной еще носился образ артистки, когда я опять стал изыскивать средства достать платье, которое было бы достойно моей сестры. Однажды я видел такое платье в кино.

И вдруг меня осенило! А что, если обратиться к Оленевой? Разъяснить ей все в письме, а деньги выслать телеграфным переводом. Она-то сразу поймет, что мне надо. И кому знать больший толк в платьях, как не артистке, да еще заслуженной? Конечно, она это сделает, потому что у великой артистки великое сердце, иначе не может быть.

Недолго думая я присел к столу и взял лист чистой бумаги. Писал я от души. По-моему, письмо вышло хорошее, жаль, что не осталось черновика. Но у меня получилось сразу, без помарок. Запечатав, положил письмо под книгу, чтоб лучше заклеилось.

Утром я смазал велосипед и отправился на почту - экзамены уже закончились, и я был свободен. Адрес написал такой: "Москва, заслуженной артистке РСФСР Оленевой".

Почтарь, инвалид Отечественной войны, говорит:

- Это не адрес, это "на деревню дедушке". Да еще денежная сумма... Как можно!

И не принял. Я стал ему доказывать. Было же когда-то послано письмо по адресу: "Атлантический океан, Виктору Гюго", и дошло, когда автор "Отверженных" жил на безвестном острове.

Пока мы спорили, собралась целая очередь. И, как на грех, Юлия Ананьевна подходит.

- Для чего ты переводишь деньги Оленевой? - спросила она с удивлением.

- Личное дело,- пробормотал я, чувствуя, что краснею.

Учительница подозрительно посмотрела на меня. Кто-то из ожидающих (кажется, зубной врач) подсказал адрес: Большой театр. Тогда почтарь смилостивился и принял деньги и заказное письмо.

С того дня по всему Бурунному только и было разговоров о том, что Ефремов Яшка перевел Оленевой полторы тысячи рублей. Начальник линейного узла позвонил отцу. Дома была целая история, вспоминать тошно...

Когда я забежал в школу справиться, перешел ли я в десятый класс, заинтересованные ребята загнали меня в угол и пристали, как с ножом к горлу, какие у меня могут быть с Оленевой дела.

В этот момент меня позвали в учительскую. Я только было обрадовался неожиданному спасению, но учителя оказались еще более любопытными, чем ребята. Под предлогом, что им это необходимо знать в воспитательных целях, они так прижали меня, что пришлось все раскрыть.

Педколлектив так и ахнул, ребята за дверью - тоже. Больше всех возмутилась Юлия Ананьевна:

- Ну, знаете... Я всегда замечала, что Ефремов не по летам... наивен, но не представляла, что до такой степени. Во-первых, это не тактично по отношению к Оленевой. Она не посылторг. Во-вторых, ты только подумай, если все станут ее просить высылать им платья, пиджаки... Деньги она отошлет тебе обратно. Ах, как неловко! И это в нашей показательной школе!

- Ты хоть указал размер платья? - улыбнулся не без лукавства Афанасий Афанасьевич.

- Не знаю... размер. Написал, какой у Лизы рост.

- Ладно, иди... Вакула! - отпустил меня директор.

Лиза приехала на другой день. Она очень выросла, стала какая-то другая - красивая. Я порадовался, что в письме к Оленевой прибавил сестре роста на целых 10 сантиметров по сравнению с прошлогодней отметкой на двери.

Каково же было удивление и радость, когда мы узнали, что Лиза получила назначение на Бурунскую метеорологическую станцию - тамошний наблюдатель увольнялся. Я знал этого величественного старика, очень ученого, раз даже разговаривал с ним в библиотеке об Илье Эренбурге.

Метеостанция на самом взморье, километрах в девяти от Бурунного,- серый дом на высоком холме, с ажурным шаром наверху.

Отец даже прослезился от радости, что мы будем так близко. Прасковья Гордеевна, по-моему, предпочла бы, чтобы назначение было куда-нибудь в Азербайджан, что ли,- ей вдвоем с отцом спокойнее. Но она добросовестно старалась этого не показывать.

Лиза привезла подарки: отцу полосатый шерстяной джемпер, чтоб тепло было ходить на трассу; мачехе чехословацкий нарядный платок, которым та осталась, в общем, довольна, а мне трехтомник Герберта Уэллса.