Смотрящие вперед

Как четко проступили холмы на горизонте, ажурный шар на крыше метеостанции, серебряная дорожка на темном притихшем море, освещаемый буй на оконечности рифа. Вдали мигал новый маяк, обычно не видный отсюда,- хорошая сегодня была видимость.

- Так и знал, что сегодня будет неприятность,- нервно бросил на ходу Глеб,- с самого начала рейса был в напряженном состоянии. А тут тебе еще понадобился этот метеоролог...

- Как же знал? - переспросил Мальшет.

- Пьяным себя во сне видел.

- Ну, это уж, брат, чепуха!

- Иногда сбывается. Если отчислят, просто не переживу. У меня ведь это вторая авария.

- Не отчислят. Папаша твой всегда сумеет нажать где надо,- резко возразил Филипп.- Ты лучше сам поразмысли, отчего попадаешь во вторую аварию, и сделай соответствующие выводы.

- Выводы? Какие? - почти крикнул Глеб.- Я летчик по призванию. Мне было десять лет, когда я уже видел себя за штурвалом самолета. Мечтал стать Героем Советского Союза. Конечно, был глуп тогда, не в звании дело. Мне просто отчаянно не везет. Разве моя вина, что мотор сдал? Это с любым летчиком может быть. А насчет папаши ты, Филипп, напрасно. Ему позвонить ничего не стоит, он ради килограмма паюсной икры звонил, но ради меня он пальцем не шевельнет. Да и я не приму от него помощи. Всему, чего я добьюсь в жизни, мне хотелось быть обязанным только самому себе. Но это неважно...-Он словно всхлипнул и продолжал с нарастающей горячностью: - Так все произошло неожиданно. Я допустил левый крен и спокойно исправил его, насвистывая, как вдруг почувствовал запах горелой резины. Этот запах... Сколько времени преследовал он меня после той тяжелой аварии, в какую я попал в позапрошлом году. Впрочем, это неважно... И сразу толчки самолета стали реже. Ты заорал: мотор! И дальше я ничего не помню... как в тот раз. Очнулся уже на земле, когда целый и невредимый вышел из кабины. И все же я посадил самолет. Пусть с плюхом, но посадил. Это уже автоматизм действия. Ценнейшее качество летчика, дающееся упорной тренировкой.

Ты думаешь, я испугался... Нет, я не трус! Страха за жизнь, как такового, я никогда не испытывал. Но вечная боязнь снизить средний балл группы - это когда учился,- боязнь плохого выполнения полета, боязнь отчисления по летному несоответствию. И мучительный страх аварии... О, не в смысле личного риска, ты пойми меня, а то, что я не сумею быть на высоте положения. С тех пор как я стал пилотом, ни минуты покоя. По ночам дурные сны. Снам стал придавать значение после той аварии. Тогда я тоже замертво вцепился в штурвал и потом ничего не помнил. Штурман мой сильно разбился, а я остался цел и невредим, как сейчас. Даже в этом мне не везет.

- Личный фактор... так у вас, кажется, говорят,- задумчиво протянул Мальшет,- не можешь отказаться от летного дела?

- Не могу, нет мне без него жизни. Тогда уж лучше уйти совсем...

Последние слова Глеб прошептал едва слышно. Шагая между летчиком и сестрой, я с замиранием вслушивался в его слова. Я видел, что он весь дрожит от невероятного возбуждения, его буквально корчило. "Вот как можно любить свое призвание, ведь оно для него дороже жизни",- подумал я и тоже начал почему-то дрожать.

Лиза внимательно вглядывалась в летчика, он вряд ли даже замечал, что мы идем рядом. Теперь он впал в угрюмую задумчивость.

- Слишком с тобой носились, Глеб, вот что я тебе скажу,- с досадой заговорил Филипп. Он был ниже своего товарища, но крепче и шире в плечах.Ты избалован в семье, потому в жизни тебе неуютно. Мечты о славе - вот что разъедает твою душу. В детстве ты мечтал стать героем, ты и теперь хочешь этого, да чувствуешь- кишка тонка. Сейчас тебе больно, тяжело, горько понимаю это. Да ведь не самолета тебе жалко, а гордость уязвлена, мучит самолюбие. Скажу откровенно, не хотел бы я очутиться в твоей шкуре. Потому и не вышло из тебя хорошего летчика, что заранее ты любовался собой: красивый, стройный, смелый, герой. Не дело ты любишь, которое тебе доверили, а себя в этом деле. Не сердись, Глеб, я человек прямой. Вот мы со школьной скамьи с тобой приятели; первый раз ты откровенно заговорил. Понимаю, что от перенесенного потрясения, а потом, может, неприятно вспоминать будет. Ну и я тебе честно в глаза высказал то, о чем давно, признаться, думаю.