Смотрящие вперед

Все же и мы не понимали, почему он не писал этот проект в своей отдельной комнате на Котельнической набережной. Быть может, чтобы покорить врага, надо иметь его перед собой? Пески неотступно надвигались, и Мальшет должен был видеть это собственными глазами, чтоб написать хороший проект.

Мы очень привыкли к Филиппу Мальшету, но приближался конец августа, и он уже должен был ехать в Москву. Перед самым отъездом ученый-океанолог так удивил нас, что отец даже стал его меньше уважать после этого. Только не мы с Лизой.

Все случилось из-за Фомы Шалого. Вот уж кому подходила эта фамилия.

Глада третья

ФОМА ШАЛЫЙ

Фому у нас в поселке не уважали, потому что считали лодырем и хулиганом. Я один только всегда ждал от него чего-нибудь необыкновенного: подвига, или открытия, или просто доброго поступка. По-моему, Фома был хороший человек. В школе он учился так себе, посредственно - в начале четверти двойки, к концу натянет на тройки. Так бы на тройках и кончил десятилетку, но его исключили из десятого класса за драки.

Больше всего на свете Фома любил драться на кулаках. Когда он подрос, то поколотил почти каждого ловца и капитана в Бурунном и в соседних селах. Избив, чуть ли не со слезами просил прощения, уверяя, что не может не драться - такой уж уродился.

Когда мы изучали былину о Ваське Буслаеве, я поднял руку и сказал учительнице, что у нас в Бурунном тоже есть Буслаев, это - Фома Шалый. В точности былинный богатырь, только он еще ни у кого не выдергивал рук и ног, а так, кулаками дает.

Учительница почему-то страшно возмутилась и заявила, что я говорю глупости. Никакой он не Буслаев, а просто хулиган, и напрасно никто не подаст на него в суд.

Все ребята, даже девочки, единодушно, поддержали меня. Во время проработки этой былины все бегали смотреть на Фому, и его авторитет у школьников сильно возрос. Благодаря Фоме все ребята, даже заядлые двоечники, ответили про Василия Буслаева на пять и на экзамене про него знали лучше всего. Но учительница почему-то была недовольна.

В детстве мы жили по соседству, и часто, по просьбе своей матери Аграфены Гордеевны, Фома оставался у нас ночевать.

Его мать была "дурная женщина" - так все считали, так оно и было, хотя Фома, кажется, очень любил ее. Как мы ни были тогда малы, но уже могли наблюдать и сравнивать. У нас тоже отец на фронте, но мать оставалась верной. Она честно работала и не спекулировала.

Аграфена Гордеевна была необычайно красива, молода, крепка. Почему она не хотела честно трудиться, как другие женщины?

Мне было лет шесть, когда однажды зимним вечером вернулся с фронта отец Фомы Иван Матвеич Шалый, правильнее сказать, из госпиталя, где он пролежал больше года после ранения ног и контузии. Ноги у него хотели отнять, но он не дался, и хорошо сделал: ноги зажили.

Дома он застал развеселую компанию, где несомненным председателем был огромного роста незнакомец - не то геолог, не то инженер какой-то. Он часто заглядывал в Бурунный (и тогда Фома приходил к нам ночевать).

Мы сидели у ярко пылающей плиты - мама, Фома, Лизонька и я. Слушали Лизу, она рассказывала "Таинственный остров" Жюля Верна, когда в окно громко постучали. Мама быстро поднялась с табуретки и, посмотрев сквозь стекло, громко ахнула. Затем впустила в дом Ивана Матвеича.

Они молча, как родные, поцеловались три раза, а потом он уставился на вскочившего Фому.

- Сынок!..- сказал он хрипло и, шагнув вперед, прижал его к себе, да так и замер. Он и нас поцеловал, оцарапав мне нос колючей щекой. Только потом снял шинель и вещевой мешок. Затем присел на скамью у стола, обхватив голову руками, и замычал от боли.- Рассказывай, Марина, все равно уже многое знаю-писали добрые люди в госпиталь. Скорее бы с этим покончить.

- Узнаешь, погоди,- неохотно ответила мать,- как при детях рассказывать о твоей жене? Да разве и не ясно тебе! Что душу зря бередить... Но этот... высокий - что-то серьезное. Здесь любовь. Она стала лучше последнее время. Спекуляцию бросила, боится, как бы он не узнал.

Скоро пришла Аграфена Гордеевна, уже спровадившая гостей. Она была пьяна и расстроена. Но до чего же она была красива!

- Иди домой, все ушли,- позвала она мужа. Тот и не шевельнулся.

- Иди, будет притворяться-то, сам, поди, не монахом по фронтам ходил...

- Молчи!..- и обозвал ее нехорошим словом.

С каким-то детским удивлением он сказал моей матери:

- А ведь я был ей верен... такой.

Он посмотрел в раскрасневшееся, потное лицо жены с выбившимися прядями тяжелых черных волос и сжал кулаки.

- Бить хочешь? - дерзко спросила она.- Не те времена. Только напрасно так. Много ли ты слал мне? Ничего, как есть. А другие-некоторые своим женам посылку за посылкой. Жить-то мне надо было? У меня ведь сын... Не все такие герои, как Маринка, а я моря боюсь... и не мужик.

- Больше у тебя не будет сына,- глухо сказал Иван Матвеич.- Будешь судом требовать, засажу в тюрьму за спекуляцию. Свидетели найдутся. Уезжай с тем... пока цела.

- Не прогоняй, я и без того уйду. У его жены рак. Вот умрет, я туда и перееду. К нему, в Москву...