Смотрители маяка

Включаю Нила Янга на «Сони» и задергиваю занавеску. Внизу монотонно насвистывает Билл; время где-то между ночью и днем, и я рад, что музыка уносит меня в другое место. В тесную студию Мишель на Стрэтфорд-роуд, играют Нил, или Джон Денвер, или «Кинг Кримсон». В пустые бутылки из-под вина воткнуты свечи, воск стекает по бокам; подушки расшиты зеркалами-ромбами. В дверях кошка вылизывает лапку. Голубой хребет, река Шенандоа. Шенандоа. Не просто слово. Это волшебные чары или зов далекой луны. Все вокруг оранжевое, цвета консервированных персиков. Мои мысли о Мишель часто имеют цвет. Пурпурный в спальне. Ярко-зеленый, когда она босиком идет в сад и зовет кошку домой. Как ее зовут? Сайкс? Нет. Стейнс? Черт. Стептоу? Не может быть.

Мишель слишком хороша для меня. По крайней мере, у меня есть мозги, чтобы это понимать.

Я бы никогда в жизни не осмелился подойти к ней, если бы «Трайдент-Хаус» не подписал со мной контракт, и это была чистая случайность. Сейчас не так много смотрителей моего возраста, потому что на нефтяных вышках в Северном море зарплаты выше, но все зависит от того, какую работу тебе нравится делать и какое у тебя прошлое. Это было в апреле 70-го, я пару недель как вернулся в мир и случайно наткнулся на одного парня в пабе; он угостил меня пивом и обмолвился, что работал на маяках «Пладда» и «Скейвор». По привычке я просто ждал, когда снова попаду за решетку. К этому я был готов, я знал, что нарочно облажаюсь, когда мне надоест быть снаружи. Но чем дольше этот мужик рассказывал о маяках, тем больше я понимал, что мне это подходит. Он сказал, что нельзя просто быть одиночкой — ты должен считать, что одиночество — это хорошо. Я не думал, что «Трайдент» возьмет меня, когда ознакомится с моей биографией, но через несколько недель пришло письмо. Должно быть, они подумали: он подойдет, тупой, как пробка, но ему понравится. Дело в том, что на маяке особенно нечего делать. Все очень просто. Твой мозг занят простыми задачами. Поддерживаешь свет по ночам, потом убираешь, готовишь, связываешься с остальными маяками в цепочке. Бдишь, чтобы у вас с парнями все было гладко, а это штука непредсказуемая. Надо сохранять дружелюбие, и, с моей точки зрения, это важнее всего. Надо стараться ладить с остальными. Стоит один раз что-то упустить, и эта пакость распространится, как вирус, и не успеешь ничего понять, как вы все будете заражены, гниль расползется, и деваться будет некуда.

Я вспоминаю встречу с тем смотрителем в пабе, и у меня такое чувство, будто я получил послание от Вселенной. Я не пропащий человек. На мне еще не поставили крест.

Скоро мне придется рассказать все Мишель. Прошло много времени. Я должен быть честным, иначе как жить дальше, быть вместе, просить ее выйти за меня замуж? Если между нами будет стоять эта проклятая ложь? Речь не о моих старых делах, она это знает. Речь о том, что было в последний раз.

Беда в том, что это не та тема, которую обсуждают на первом свидании или даже на третьем. А потом ее еще сложнее затронуть. Я отсутствую подолгу, и каждый раз, когда я возвращаюсь, мы словно начинаем все заново. Снова как в первый раз — держаться за руки, удивляться, хотеть друг друга. Я не могу это испортить.

Чем сильнее она мне нравится, тем сложнее, и я не хочу любить ее слишком сильно, но что тут поделаешь.

Врать так легко. Просто ничего не говоришь. Ничего не делаешь. Даешь другому человеку возможность решать, что реально. На ее месте я бы предпочел не знать. Я каждый день пытаюсь все забыть.

Закрывая глаза, я вижу все так отчетливо, будто это случилось вчера. Кровь и шерсть, тонкий детский крик; и мой друг холодеет в моих объятьях.

Я всегда жил, оглядываясь по сторонам. Я до сих пор оглядываюсь, хотя здесь только море и никого, кроме нас.

Я все время помню, что у меня есть враги. Плохие люди, которые делают плохие вещи и хотят сделать это со мной. Временами я боюсь уснуть, потому что меня мучают кошмары. Что они найдут меня тут, на этой скале. Ты думал, что сможешь ускользнуть, сынок, но ты ошибся. Из тебя никогда ничего не выйдет.

Я никогда не вернусь. Ни в тюрьму. Ни в свою прежнюю жизнь.

Вот почему я принес это с собой. Спрятал в трещине под раковиной, где никто не найдет. Там оно в безопасности. Надо знать, где искать.

В какой-то момент я засыпаю, потому что следующее, что я вижу, — это Билл в густой хмельной темноте, который пытается разбудить меня со словами, что пора идти наверх, потому что маяк сам за собой не присмотрит, а если он скоро не ляжет вздремнуть, он сделает то, о чем потом пожалеет.

IV. 1992

14. Хелен