Смуглая дама из Белоруссии

Я припустил домой.

— Лео, ну не убил ты ни одного японца, мне-то что? Тебе не обязательно быть героем. Да хоть шпионом будь, мне без разницы. Ведь ты мой брат.

Он сидел на кровати Алби и курил. Рука тряслась, дым беспорядочными клубами поднимался к потолку. С ушей и подбородка градом катился пот. Окно за его спиной было отворено, и я слышал, как аккордеон играет «Поднять якоря»[64]

. Он улыбнулся и протянул мне носовой платок:

— Возьми, Сол. Не надо плакать в день собственной бар мицвы.

— Можешь ничего не объяснять, Лео. Мне это не важно!

— Выслушай, Сол, выслушай меня. Я держался только благодаря Оги. Думаю, он боялся еще больше моего. Боялись все, кроме разве что некоторых совсем чокнутых. Но Оги умел меня и других парней из отряда отгораживать от войны. Он ко всему относился с юмором. Даже во время боя скакал и делал вид, что его подстрелили в задницу. Сержант ругался и грозился оставить его в джунглях, но понимал, что без его выходок нам не обойтись.

Лео закрыл глаза, запрокинул голову и выпустил дым через нос.

— Сол, а уж какой он был урод! Его носу Пиноккио бы позавидовал.

Я засмеялся и вытер глаза братниным платком.

— И лицо у него было все в оспинах, прыщах, ямках. Как только его в армию взяли, ума не приложу. Ни лопатой орудовать, ни банку консервную открыть не мог и, если бы не я, спал бы под открытым небом, без палатки. Сол, он совсем был беспомощным. Наверное, если бы он все время не хохмил, от него можно было бы с ума сойти.

Было неясно, смеется Лео или плачет, но я на всякий случай вернул ему платок.

— Знаешь, Сол, попадись мне Оги на тренировочной базе, я бы счел его придурком и держался бы на расстоянии. Я собирался воевать серьезно и сачков не терпел. Пока другие парни резались в кости или карты, я сидел на своей койке и воображал, как буду захватывать немцев и спасать евреев. А потом, когда увидел размозженные головы, вздутые, позеленевшие руки-ноги, увидел, как танки катятся по мертвым телам, мне уже не хотелось никого спасать. Хотелось лишь самому остаться в живых. Но когда Оги был рядом, все казалось не таким страшным. Япошки были ему до лампочки. Он вел собственную войну — с тихоокеанскими скорпионами и многоножками. Стоило ему увидеть скорпиона, как он, улюлюкая, бежал за своим штыком — погонять скорпиона. Только тогда он за штык и брался. Он вызывал скорпиона на поединок, а парни из отряда становились в круг и болели кто за Оги, кто за его противника. Бывало, он загонял скорпиона в джунгли, но если тот решался напасть в ответ, Оги убегал и прятался за сержанта или за меня.

Лео закурил новую сигарету. Руки у него по-прежнему дрожали, и он чуть не выронил спичку. Предложил мне затянуться.

— Хорошо, — смутился я. — Мне уже можно. Тринадцать как-никак.

Сигарета была сплошная горечь, и я закашлялся прямо Лео в лицо. Лео помахал рукой, разгоняя дым. На улице Айки Бендельсон строчил из своего пулемета.