Смуглая дама из Белоруссии

На въезде в квартал стоял шлагбаум; при нашем появлении он поднялся, и мы подкатили к деревянной платформе, сооруженной посреди улицы по случаю вечеринки. С пожарных лестниц по обеим сторонам улицы свисали звездные стяги. На платформе восседала аккордеонистка с двойным подбородком. Я прочел пришпиленные к флагам бумажные плакаты. «Делайте покупки у Мойши». «Адольф, чтоб ты сдох». «Лео, добро пожаловать домой». Со всех фонарных столбов свисали картонные силуэты авторства Айки Бендельсона. Повсюду на тротуарах была намалевана мелом злобная физиономия Тодзио. Нарисован он был с усами и без оных, со сломанной шеей, с отталкивающей ухмылкой, с ослиными ушами, без носа, а пару раз — в облике жука или таракана, но с безошибочно узнаваемыми раскосыми глазами. За платформой стоял длинный стол, уставленный сандвичами с копченой говядиной, маринованными огурчиками и бутылками пепси-колы. Люди сгрудились у стола, поэтому бутылки иногда опрокидывались, сандвичи падали на пол, где их тут же затаптывали. На верхней ступени платформы возвышался аптекарь Аккерман — в одной руке он держал сандвич с говядиной, в другой — рупор. За ним маячил Айки Бендельсон в помятой каске инспектора противовоздушной обороны. Ремешок у каски лопнул и болтался аж до пояса.

— Внимание! — прокричал Аккерман в мегафон, и мы затянули «Боже, благослови Америку».

Двое мужчин помогли аккордеонистке встать. Юбка ее развевалась, выставляя на обозрение подвязки. Она была вне себя от восторга.

— Где мальчик, чью бар мицву мы сегодня празднуем? — Аккерман подмигнул мне, и я поднялся на платформу.

Все захлопали. Мать с отцом стояли внизу и держались за руки. Алби у фонарного столба отгораживался ладонями от солнца. Над его головой раскачивался Гитлер. Его картонные ноги едва не задевали Алби за ермолку. Лео достал платок и вытер лоб. Аккерман протянул мне рупор. Я поблагодарил мать с отцом, Аккермана и всех соседей по кварталу за эту вечеринку, после чего помолился о том, чтобы все наши солдаты остались живы, чтобы война закончилась и никогда больше не повторялась.

— Сегодня наш Сол стал мужчиной, — сказал Аккерман. — Троекратное ура в честь его бар мицвы!

Аккордеонистка заиграла «Шейн ви ди левоне»[63]. Аккерман стоял перед ней и хлопал в такт. Мужья и жены, сестры и братья, возлюбленные разбивались на пары. Раввин танцевал с местной красоткой, шестнадцатилетней девицей с выдающейся грудью. Айки Бендельсон ходил и «расстреливал» всех из воображаемого пистолета.

— Тра-та-та-та-та!

Алби подпирал фонарный столб. Он не возмутился, когда Айки Бендельсон назвал Лео морским пехотинцем. Лео непрерывно вытирал лоб носовым платком.

— Тра-та-та-та-та! Морячка — в расход!

Аккерман поднял руку, и аккордеон стих.

— Леди и джентльмены, с удовольствием представляю вам настоящего льва иудейского — молодого человека, который убил свыше двух сотен японцев, а ранил вообще невесть сколько! Вот он, гордость морской пехоты, Лео Симонсон собственной персоной. Иди сюда, Лео, мы тебя обожаем!

Лео вцепился в свой платок, и матери пришлось буквально силой выпихивать его на платформу. Алби засунул руки в карманы и двинулся в конец квартала. Солнце понемногу клонилось к закату, и свисавшие с фонарных столбов картонные фигуры отбрасывали на улицу резкие, гротескные тени. Вокруг платформы отплясывал Айки Бендельсон.

— Тра-та-та-та-та! Хана морячку!

Бакалейщик, мистер Мартинсон, сложив ладони рупором, прокричал:

— Лео, расскажи, как ты мочил япошек!

Алби уселся почти на самом пустыре в конце квартала.

— Тра-та-та-та-та!

Мать глянула на Лео, и подбородок у нее задрожал:

— Лео, что случилось? Скорее налейте ему пепси!

Мужчины и женщины возле платформы хлопали в ладоши и топали ногами.

— Лео! Лео! Лео!

Над головами развевались усыпанные звездами флаги.

Аккерман подул в мегафон и протянул его Лео. Лео зашевелил губами, начал что-то говорить, но вдруг выронил мегафон и зажал уши. Потом кинулся с платформы и убежал с нашей дружеской вечеринки долой.

Аккерман поднял микрофон и, помедлив, объявил:

— Троекратное ура… троекратное ура Лео и всем членам семьи Симонсон!

Я покосился на пустырь, но Алби там уже не было.

Аккордеонистка заиграла «Когда огни зажгутся снова», мистер Мартинсон взял нашу мать за руку и запел.

— Мартинсон, — сказать мать, — будьте добры, отпустите меня. Мне нужно найти Лео.

— Сара, — вмешался отец, — не можешь же ты уйти с праздника. Это же скандал! Ничего с Лео не случится. Он пошел домой.

Миссис Мартинсон хотела меня поцеловать — поздравить с бар мицвой, но я увернулся, поднырнул под нее и убежал на тротуар. Повсюду красовалась физиономия Тодзио. Тодзио с повязкой на глазу, Тодзио с пронзенным стрелой черепом, Тодзио в плаще-накидке. Я ускорился, и лица людей на тротуаре слились. Изредка удавалось выхватить взглядом чей-то нос или случайно брошенный взгляд. Добежав до дома, я с минуту отдыхал на веранде.

— Тра-та-та-та-та.

За моей спиной — на одном из портретов Тодзио — стоял Айки Бендельсон с каской в руках. Свободной рукой он растягивал уголок левого глаза.

— Убей, — выкрикнул он, — убей моряка!